Саймон Монтефиоре - Сашенька

Она раскрыла объятия и потянулась к нему, но он был слишком озабочен для их обычных игр.

— Сашеньку арестовали, — сообщил он жене. — Прямо у ворот Смольного. Она в «Крестах». Можешь представить, какие там камеры?

Ариадна непонимающе заморгала.

Крохотная морщинка залегла меж бровями.

— Это какая-то ошибка. Она же вся погружена в книги, даже трудно представить, чтобы она совершила что-то дурное. — Баронесса посмотрела на супруга. — Разумеется, ты сегодня же вытащишь ее оттуда, Самуил, да? Позвони своему приятелю министру. Разве он не должен тебе деньги?

— Я уже звонил Протопопову, он сказал, что дело серьезное.

— Нюня, — Ариадна наклонилась к горничной, — думаю, я надену розовато-лиловое парчовое платье от мадам Шансо, с золотым лифом и оборками, а к нему — жемчужное ожерелье и сапфировую брошь.

Цейтлин начал терять терпение.

— Ариадна, довольно. — Он перешел на идиш, чтобы прислуга их не поняла. — Прекрати вести себя как хористка, черт возьми! Мы говорим о нашей Сашеньке.

Он снова перешел на русский:

— Девушки, оставьте нас! — Цейтлин знал, что он редко выходит из себя, но уж в гневе страшен.

Поэтому все три служанки бросили платья, украшения, щипцы и стремглав выскочили из комнаты.

— Неужели было так необходимо их выгонять? — спросила Ариадна дрожащим голосом, слезы накатились на ее накрашенные глаза.

— Ты увидишь Распутина? — Цейтлину было не до сантиментов.

— Да, я сегодня встречаюсь со Старцем. После полуночи. И перестань говорить о нем в таком насмешливом тоне, Самуил. Когда монгольский лама доктора Бадаева загипнотизировал меня в Доме духов, он сказал, что мне необходим особый учитель. Он был прав. Старец помогает мне, подпитывает меня духовно. Он говорит, что я невинная овечка в жестоком мире, говорит, что ты подавляешь меня. Считаешь, мне сладко здесь живется?

— Речь идет о Сашеньке, — запротестовал барон, но Ариадна уже разошлась.

— Помнишь, Самуил, когда я пошла на балет, все бинокли были обращены в мою сторону, а не на сцену? «Что надето на баронессе Цейтлиной? Посмотрите на ее глаза, на драгоценности, на ее прекрасные плечи…» Когда на меня смотрели офицеры, они думали: какая красивая, породистая кобылка — за такую не страшно и грех взять на душу! Неужели ты не гордился мною, Самуил? А сейчас — взгляни на меня сейчас!

Цейтлин разозлился, подскочил:

— Ариадна, речь сейчас не о тебе. Попробуй понять, мы говорим о нашей дочери!

— Извини, я слушаю…

— Мендель бежал из ссылки. — Барон увидел, как супруга улыбнулась. — Ты знала, да? Что ж, скорее всего, это по его милости наша дочь попала в тюрьму!

Он опустился на колени возле дивана и взял Ариадну за руки.

— Слушай, Протопопов ничем не может помочь. Даже Штюрмер, председатель Совета министров, бессилен что-либо сделать — его вот-вот сменят. Все в руках императрицы и Распутина. Поэтому на этот раз я хочу, чтобы ты пошла к Распутину — хочу, чтобы ты пошла к нему! Я рад, что тебя там принимают. Скажи, что ему сегодня повезло. Только ты можешь помочь, Ариадна, только ты. Просто пойди к нему и умоляй их всех — Распутина, друзей государыни, хоть самого черта, чтобы Сашеньку освободили!

— Ты посылаешь меня на задание? — Ариадна отряхнулась, как кошка после дождя.

— Именно.

— Посылаешь меня с политической миссией? Мне это нравится. — Она замолчала, и Цейтлин чуть ли не слышал, как в ее мозгу, пока она что-то решала, вращаются колесики. — Я докажу тебе, что я хорошая мать.

Она встала с кровати и потянула за шнур звонка.

— Девочки, быстро сюда! Мы на задании. — В будуар, робко оглядываясь на барона, вошли горничные. — А ты, Самуил, чем займешься?

— Буду держать нос по ветру и отправлюсь к князю Андроникову. Там сегодня все собираются.

Ариадна зажала в ладонях лицо супруга. От ее пряного дыхания и аромата туберозы у барона защипало в глазах.

— Самуил, мы с тобою на секретном задании.

Хотя ее кожа от алкоголя и опиума огрубела, лицо оставалось прекрасным. У нее были пухлые губы, красивые плечи и ноги, ее не портил даже выступающий живот. Несмотря на все изъяны, Ариадна оставалась женщиной, для которой плотские утехи стояли превыше всего. Сейчас, с потекшей тушью на ресницах, она была похожа на Клеопатру, опьяненную наркотиком.

— Самуил, я могу взять «Руссо-Балт»?

— Возьми. — Цейтлин обрадовался, что она поедет на лимузине. Он встал с колен и поцеловал ее.

Ариадна затрепетала от удовольствия, открыла крышку своих золотых часов, усыпанную бриллиантами, достала из тайничка египетскую сигарету, посмотрела на барона.

Размышляя над тем, как его жена превратилась в избалованное дитя, он дал ей прикурить и прикурил сам потухшую сигару, которую держал в руках.

— Тогда я пошел, — откланялся он, наблюдая, как его супруга затягивается, потом открывает рот, чтобы выпустить голубой дымок.

— Удачи, Самуил, — пожелала она.

Ему нельзя опоздать на прием к князю Андроникову — на карту поставлено Сашенькино благополучие — и все же он остановился и оглянулся, прежде чем закрыть за собою дверь.

— Как сидит это платье? А это? Посмотри, оно колышется, когда я иду. Люда, видишь? — смеялась Ариадна, пока горничные хлопотали вокруг нее. — Скажи, Нюня, правда же, остальные наряды блекнут перед платьем месье Уорта? Не могу дождаться, когда появлюсь в нем в «Аквариуме»…

Сердце у Цейтлина защемило, барон понял: как только его супруга выйдет за порог этого дома, она напрочь забудет и о нем, и о Сашеньке.

Всю ночь Сашенька льнула к необъятной Наташе и молилась о том, чтобы ее вытащили отсюда.

Женщина захрапела, а когда перевернулась на бок, столкнула с матраса Сашеньку, которая была настолько напугана, что боялась пошевелиться. Сашенька лежала на студеном каменном полу, но была рада даже этому — рядом с Наташей она находилась в безопасности. Губа, по которой ее ударили, раздулась, а руки дрожали от страха. Она все еще боялась, что это чудовище снова набросится на нее или ночью в бешенстве запинает ногами. У всех заключенных есть ножи. Сашенька вглядывалась в полутьме в клубок женских тел — одна лежала, полуобнаженная, со сморщенной грудью и вытянутыми сосками, — от которого исходили тепло и вонь. Она молилась, чтобы ее поскорее выпустили.

Снаружи вспыхнули фонари — надзиратель дважды повернул ключ в двери. В коридоре уборщица елозила тряпкой по полу. Запах керосина и хлорки перебил смрад испражнений, но ненадолго. Сашенька, ожидая скорейшего освобождения, прислушивалась к каждому шороху, скрипу, лязгу замка, но никто не шел.

Ее ждала бесконечная холодная, пугающая ночь.

— Я получила весточку по «тюремному телеграфу», что тебя арестовали, — прошептала Наташа. — Мы с тобой, считай, родственницы. Я жена твоего дяди Менделя. Мы познакомились в ссылке. Готова спорить, ты и знать не знала, что он женился на настоящей сибирячке, на якутке? Да я вижу, ты вообще не знала, что он женился. В этом весь Мендель, прирожденный конспиратор. Мне тоже до сегодняшнего дня было неизвестно, что у него есть племянница. Как бы там ни было, тебе он доверяет. Только будь начеку, всегда существует вероятность…

Наташа глубоко вздохнула и что-то пробормотала на своем языке. Сашенька помнила, что якуты верят в шаманов и духов. Какая-то женщина кричала во сне: «Я тебе глотку перережу!», другая всхлипывала: «Погибла… погибла… погибла». За стеной в мужской камере вспыхнула драка, кого-то ранили. Стонущего уволокли, а надзиратели принесли тряпку, чтобы замыть пол.

Двери открылись и с лязгом закрылись. Сашенька прислушивалась к постоянному кашлю, шагам надзирателей, урчанию в животе у Наташи. Она не могла поверить, что все это происходит с ней на самом деле. Несмотря на гордость — она попала за решетку, — от страха, вони и ночи, которая, казалось, никогда не кончится, Сашенька готова была прийти в отчаяние. И все же — разве дядя Мендель не предупреждал ее, что тюрьма — своеобразное крещение? И что там шептала перед сном Наташа? Ну конечно: «Мендель тебе доверяет!»

Именно Мендель был виновен в Сашенькином аресте, она попала сюда из-за их встречи прошлым летом. Все лето семья Цейтлиных проводила в поместье недалеко от Варшавского шоссе.

Хотя евреям обычно запрещалось жить в столице и иметь недвижимость, ее папочка как-то ухитрился приобрести не только особняк в Петербурге, но и настоящий барский дом с белыми колоннами, земельными угодьями и парком. Лишь крупным купцам разрешалось жить в городах, но Сашенька знала, что ее отец был не единственным евреем, добившимся подобных привилегий. Еще один еврей, барон Полякофф, «железнодорожный король», владел дворцом князя Меньшикова — старым зданием красного кирпича, первой резиденцией Петра Великого в новом городе, на новой набережной, практически напротив Зимнего.