Харуки Мураками - Страна чудес без тормозов и Конец Света

– Да. – И он без лишних объяснений растворился в стене воды. Делать нечего. Спохватившись, я поспешил за ним.

Слава богу, там, где мы шли, поливало меньше всего. Но все равно меня будто вколачивало в землю гигантским молотком. Очень мило, нечего сказать. Тут хоть три плаща напяливай – не промокнув до нитки, в чертову лабораторию не попадешь. Я понимаю, что так, видимо, нужно для какой-то особой секретности. Но разве нельзя все устроить хоть немного гостеприимнее? Внутри водопада я поскользнулся и больно ушиб колено. С отключенным звуком разница между тем, что должно звучать, и тем, что я слышал на самом деле, сбивала с толку. Что ни говори, а водопад должен шуметь, как положено нормальному водопаду.

Прорвавшись сквозь стену воды, я увидел небольшую, в человеческий рост пещеру, а в ее дальней стене – массивную железную дверь. Мой провожатый достал из кармана плаща нечто похожее на переносной калькулятор, вставил в щель замка, поколдовал над ним пару-тройку секунд – и дверь беззвучно открылась внутрь.

– Вот мы и прибыли. Прошу! – Он пропустил меня, затем вошел сам и запер дверь изнутри. – Ну что, натерпелся приключений?

– Ну, в общем... Скажи я вам – «сущие пустяки», вы же все равно не поверите.

Не выпуская из рук керосинки и не снимая капюшона с «консервами», незнакомец захохотал. Странным, утробным смехом. Уох-хо-хо...

Комната, в которой мы очутились, напоминала раздевалку бассейна: просторная, ничего лишнего, шкафчики вдоль стены. В них – все те же дождевики на вешалках, сапоги и очки-«консервы» точь-в-точь как у нас. Комплектов пять или шесть, не меньше. Все развешано и расставлено в идеальном порядке. Я стащил с себя резиновое снаряжение, повесил на свободную вешалку плащ, поставил на полку сапоги. И повесил фонарик на специальный гвоздик.

– Уж извини, что доставил тебе столько хлопот, – сказал мой спутник. – Но, знаешь ли, безопасность превыше всего. Приходится принимать меры. Там, в темноте, эти твари просто кишмя кишат. Расслабишься хоть на секунду – костей от тебя не оставят.

– Жаббервоги?

– Н-да... – Он опять закивал. – В том числе и жаббервоги.

Незнакомец провел меня из раздевалки в кабинет, сбросил наконец дождевик – и оказался невысоким, приятным на вид стариканом. Не то чтобы полноватым – скорее, приземистым и крепко сложенным. С жизнерадостным, румяным лицом. Старик достал из кармана пенсне, нацепил на нос и стал похож на какого-нибудь крупного политика довоенных времен.

Он усадил меня на диван, а сам разместился за письменным столом. Его кабинет был точь-в-точь как тот, куда привела меня розовая толстушка. Все один к одному: цвет ковра, лампы на потолке, обои на стенах, диван. На столике перед диваном – керамический курительный набор. На письменном столе – календарь. И даже скрепки, похоже, рассыпаны с точно такой же небрежностью... Словно я проделал круг и вернулся туда же, откуда вышел. Может, так оно и есть. А может, и нет. Не могу же я, в самом деле, помнить, как именно были рассыпаны эти проклятые скрепки.

Довольно долго старик изучал меня. Потом взял со стола одну скрепку, распрямил ее и принялся ковырять заусенцы вокруг ногтей. Точнее, вокруг одного ногтя на указательном пальце левой руки. А когда закончил, бросил изуродованную скрепку в пепельницу. И я подумал, что если мне все-таки грозит реинкарнация, меньше всего хотелось бы переродиться в канцелярскую скрепку. Слишком бездарно: появиться на свет лишь затем, чтобы какой-то старик потыкал тебя носом в свои заусенцы, а потом бросил в пепельницу и забыл навсегда.

– Насколько мне известно, – заговорил он, – жаббервоги сговорились с кракерами. Это, конечно, не значит, что стороны будут соблюдать какие-то обязательства. Жаббервоги слишком осторожны, а кракеры чересчур любят лезть поперед всех. Так что я уверен: весь их договор – штука временная и, так сказать, весьма локального применения. Но в целом это очень плохой знак. Жаббервоги, которые сюда и носа совать не должны, в последнее время так и шныряют вокруг. Того и гляди, это место станет их очередным притоном. Если это случится – мне и самому, как ты понимаешь, придется несладко.

– Да уж, – согласился я. Кто такие жаббервоги, я понятия не имел, но если эти чертовы кракеры заручились поддержкой со стороны, жареным пахло и для меня. До сих пор я считал, что мы конкурируем с кракерами на равных, хотя это равновесие достаточно зыбко, чтобы потерять его из-за какой-то случайности. Однако тот факт, что о жаббервогах знает старик, но не знаю я, говорил об одном: равновесие уже нарушено – и не в нашу пользу. Я не знаю о жаббервогах потому, что я рядовой конвертор. А верхний эшелон Системы, как видно, давным-давно в курсе происходящего.

– Впрочем, ладно, – продолжил он. – Это отдельный разговор. А сейчас, если не возражаешь, займемся делом.

– Разумеется, – ответил я.

– Я попросил Агентство подыскать мне самого опытного конвертора. И выбор пал на тебя. Репутация у тебя что надо. Все, у кого я спрашивал, расписывали твои достоинства: дело свое знаешь, нервы железные, дисциплинирован и так далее. Чувства локтя, правда, недостает, но в остальном, говорят, пожаловаться не на что.

– Я уверен, они преувеличили, – сказал я. Скромность мне тоже не повредит.

Старик снова захохотал. Уох-хо-хо.

– Ну, если честно, лично мне твое чувство локтя до лампочки. На самом деле, от тебя требуются только крепкие нервы. Без железной выдержки первоклассным нейроконвертором не стать никогда... Собственно, за это вашему брату и платят такие деньги.

Сказать было нечего, и я промолчал. Старик хохотнул еще раз и повел меня в лабораторию.

– По специальности я биолог, – объяснял он на ходу. – Но то, чем я занят в последние годы, выходит далеко за рамки биологии. Тут тебе и нейрофизиология, и акустика, и лингвистика, и даже теология. Уж извини, что я сам так говорю, но исследования эти уникальны и представляют огромную научную ценность. Да-да! На данном этапе я изучаю, в основном, неба млекопитающих.

– Неба?

– Ротовые полости, грубо говоря. Я исследую функции рта. Как рот двигается, как образуется голос и так далее... Взгляни-ка сюда!

Он нашарил выключатель и зажег в лаборатории свет. Я увидел огромный, во всю стену, стеллаж, на полках которого тесными рядами стояли белые черепа. Всех млекопитающих, каких я только мог припомнить: от жирафа и лошади до панды и крохотной мыши. Штук, наверное, триста или четыреста. Включая, разумеется, человеческие. На одной из полок выстроились в ряд черепа европеоидов, негроидов, монголоидов и американских индейцев, женские и мужские – по одному черепу каждого пола.

– А черепа китов и слонов я храню отдельно, в подвале. Слишком много места занимают, ты же понимаешь...

– И не говорите, – кивнул я. Добавь сюда еще парочку слоновьих черепов – и работать можно будет разве что в раздевалке.

Черепа животных планеты Земля стояли на полках, хором разинув рты, и сверлили пустыми глазницами белую стену напротив. Экспонаты экспонатами, но в окружении такого дикого количества черепов становилось не по себе. Полки на других стенах, хотя и не так плотно, как черепами, были заставлены стеклянной посудой, в которой плавали заквашенные в формалине языки, уши, губы и небные дуги всех размеров и видов, какие только можно вообразить.

– Ну, как тебе коллекция? – радостно спросил старикан. – Чего только люди на свете не собирают! Кто старые пластинки. Кто вино в погребах. Я даже знал одного богача, который коллекционировал танки и устраивал у себя в саду маневры. Ну а я коллекционирую черепа. Все люди разные. Потому и интересно. Ты согласен?

– Пожалуй, да, – кивнул я.

– Черепами млекопитающих я заинтересоваться еще в молодости. Понемногу начал их собирать – и собираю до сих пор. Вот уже больше тридцати лет. Ты не представляешь, сколько нужно времени и сил, чтобы понять один-единственный череп! В этом смысле понять живого человека из плоти и крови гораздо легче. Именно так! В этом я убежден. Хоть и понимаю, что тебе, молодому, с живой плотью общаться куда интереснее. Уох-хо-хо!.. – обрадовался он собственной шутке. – А я вот общаюсь с черепами и слушаю их звуки уже тридцать лет. Тридцать лет, скажу тебе, – срок немалый...

– Звуки? – переспросил я. – Черепа издают звуки?

– Еще как! – тут же закивал он. – Каждый череп издает лишь ему присущие звуки. В каждом зашит свой неповторимый звуковой код. Черепа разговаривают. Да-да! Я не ради красного словца говорю. В самом буквальном смысле. Конечная цель моей работы и состоит в том, чтобы, ни много ни мало, расшифровать эти коды. И научиться их контролировать.

– Хм-м... – только и протянул я. Конечно, в мелочах я не разобрался, но если все так, как он говорит, – его работа и впрямь не имеет цены.

– Похоже, это и впрямь очень ценные исследования, – сказал я.

– Еще бы! – кивнул старик. – Вот почему все эти мерзавцы тянут к ним лапы. То еще дьявольское отродье! У них так и чешутся руки использовать мои работы для своих грязных целей. Подумай сам: если можно считывать память по черепам, зачем тогда, к примеру, пытки нужны? Убил кого нужно, ободрал мясо с черепа – и вся информация у тебя на ладони...