Рабиндранат Тагор - Крушение

— Конечно, — сказал он, — перемена воздуха на несколько дней — прекрасная вещь. Знаешь, Ромеш, я заметил, что в любом месте, — будь это западные провинции или другая область, — перемена климата действует благотворно только в течение нескольких дней. Первое время появляется хороший аппетит, начинаешь много есть, а потом — опять все по-старому: тяжесть в желудке, изжога, и что ни съешь, все…

— Ромеш, вы когда-нибудь видели Нормодский водопад? — прервала отца Хемнолини.

— Нет, я ни разу не бывал в тех местах.

— Тогда вам стоит его посмотреть. Правда, отец?

— Действительно, почему бы Ромешу не прехать с нами. Таким образом он и Климах переменит и Мраморные скалы увидит.

При создавшемся положении вещей сочетание перемены воздуха с созерцанием Мраморных скал было для Ромеша делом несомненно исключительной важности, поэтому ему оставалось только согласиться.

Весь этот день Ромеш, казалось, витал в небесах. Он заперся у себя дома и, чтобы как-нибудь выразить охвативший его восторг, уселся за фисгармонию. Его обезумевшие пальцы, откинув прочь все законы гармонии, затеяли на этом несчастном инструменте настоящий танец джиннов.

Последние несколько дней перспектива скорой разлуки с Хемнолини погружала Ромеша в бездну уныния. Теперь же в порыве восторга он бросал на ветер все свои музыкальные познания, добытые ценой мучительных усилий.

Стук в дверь прервал его.

— Что вы делаете, Ромеш-бабу! Прошу вас, перестаньте, — послышался чей-то голос.

Пунцовый от стыда, Ромеш открыл дверь, и в комнату вошел Окхой.

— Что вы тут безобразничаете? Смотрите, как бы вам не попасть за это под одну из статей вашего же уголовного кодекса!

— Признаюсь, виновен, — рассмеялся Ромеш.

— Ромеш-бабу, если вы ничего не имеете против, мне бы хотелось кое о чем поговорить с вами, — сказал Окхой.

Обеспокоенный таким вступлением, Ромеш выжидающе посмотрел на него.

— Насколько вы могли заметить, судьба Хемнолини для меня далеко не безразлична, — начал Окхой.

Ромеш ничего не ответил, ожидая дальнейших объяснений.

— Я друг Онноды-бабу и полагаю, что вправе узнать, каковы ваши намерения относительно Хемнолини.

Ромешу не понравились ни слова, ни тон, каким они были сказаны, но он не умел отвечать резко и к тому же не искал ссоры. Поэтому он спокойно спросил:

— Разве у вас есть основания подозревать меня в дурных намерениях по отношению к Хемнолини?

— Видите ли, вы происходите из семьи, которая придерживается индуизма[10], и ваш отец был его последователем. Мне известно, что он увез вас в деревню с целью женить там, и сделал это из опасения, как бы вы не взяли в жены девушку из семьи, не исповедывающей вашей религии.

У Окхоя была особая причина претендовать на осведомленность в этом деле, так как не кто иной, как он, заронил подобные опасения в душу Броджмохана, отца Ромеша.

В течение нескольких минут Ромеш не решался взгляд нуть в лицо Окхою.

— И вы считаете себя свободным жениться на ком вздумается только потому, что ваш отец умер? — продолжал Окхой. — Ведь он хотел…

Но Ромеш был уже больше не в силах сохранять спокойствие.

— Послушайте, Окхой-бабу, если вам придет в голову дать мне совет, касающийся чего-нибудь другого, я с удовольствием его выслушаю. Но не вам судить о моих отношениях с отцом.

— Хорошо, оставим это. Но все же вы должны мне ответить, собираетесь ли и можете ли вы жениться на Хемнолини? — настаивал Окхой.

Получая удар за ударом, Ромеш потерял, наконец, всякое терпение:

— Знаете, Окхой, может быть, вы и друг Онноды-бабу, но со мной вас не связывают столь тесные узы, поэтому соблаговолите прекратить этот разговор.

— Если бы все зависело только от меня, он давно был бы прекращен, и вы могли бы и дальше проводить время с прежней беспечностью, нисколько не заботясь о последствиях своего поведения. Но общество — плохое место для таких беззаботных людей, как вы. Конечно, вы из тех, кто размышляет лишь о возвышенных материях и мало обращает внимания на то, что творится на земле, — иначе вы, может быть, поняли бы такую простую вещь, что подобное поведение в отношении дочери всеми уважаемого человека сопряжено с риском подвергнуться осуждению посторонних. Если ваше намерение сводится именно к тому, чтобы губить репутацию людей, чьим мнением вы дорожите, — вы на верном пути.

— Благодарю за предостережение, — ответил Ромеш. — Я немедленно решу, как мне поступить, и приведу в исполнение свое решение — вы можете не сомневаться. Теперь довольно об этом.

— Как вы меня порадовали, Ромеш-бабу! Теперь я спокоен, видя, что вы, наконец, приняли твердое решение и задумали осуществить его. Этим мой разговор с вами исчерпывается. Виноват, что прервал ваши занятия музыкой. Ну, ничего, начнете сначала. А я удаляюсь, — и Окхой поспешно вышел.

Ромеш потерял всякую охоту заниматься музыкой, хотя бы и совершенно чуждой законам гармонии. Он бросился на постель и долго лежал, закинув руки за голову. Наконец, услышав, что часы звонко пробили пять, он торопливо вскочил. Лишь всевышнему известно, что именно он решил предпринять в дальнейшем, но в одном только у него действительно не было ни малейших колебаний: необходимо сейчас же отправиться в соседний дом и выпить там чашку чая.

Когда он пришел, Хемнолини, встревоженная его видом, спросила:

— Вы не больны, Ромеш?

— Нет, нет, ничего особенного, — ответил он.

— Пустяки, — заметил Оннода-бабу, — просто избыток желчи в организме. Я вот принимаю такие пилюли, проглотишь штучку, и…

— Не корми его этими пилюлями, отец, — рассмеялась Хемнолини, — мне еще ни разу не приходилось встречать человека, которого ты бы не угощал ими, но пользы они пока никому не принесли.

— К сожалению, не помогают. Но знаешь, я все же убедился, что эти пилюли много лучше всех, какие я принимал раньше.

— Да ведь ты всегда так: как только начинаешь принимать новое лекарство, обязательно приписываешь ему самые исключительные свойства.

— Не верь ей, Ромеш, спроси хоть Окхоя, помогает ему мое лекарство или нет, — протестовал Оннода-бабу.

Хемнолини сразу замолчала, опасаясь, как бы не был тут же вызван упомянутый свидетель. Но он уже появился сам, еще с порога обратившись к Онноде-бабу:

— Я был бы вам очень благодарен, если б вы дали мне еще одну пилюлю. Они мне, знаете, чрезвычайно помогают — после них я чувствую себя необыкновенно бодро.

При этих словах Оннода-бабу победоносно взглянул на дочь.

Гостеприимный Оннода-бабу ни за что не хотел отпустить. Окхоя сразу после того, как вручил ему просимое лекарство, да и сам Окхой не очень торопился уходить и испытующе поглядывал на Ромеша.

Ромеш никогда не отличался особой наблюдательностью, но сегодня даже от него не могли укрыться странные взгляды Окхоя, и это лишала его душевного равновесия.

Хемнолини была необычайно оживлена. Ее радовала мысль, что время поездки на запад приближается, и она решила сейчас же по приходе Ромеша обсудить с ним вместе как лучше провести каникулы, какие книги взять с собой, чтобы почитать на досуге. Было условлено, что Ромеш придет сегодня пораньше — тогда никто, а главное Окхой, который всегда являлся как раз к чаю, не успеет помешать их интимному совещанию.

Но сегодня Ромеш пришел еще позднее, чем обычно, был задумчив, и это значительно охладило энтузиазм Хемнолини. Выбрав удобный момент, девушка тихо спросила:

— Почему вы так поздно?

— Да, кажется, я действительно немного запоздал, — не сразу и довольно рассеянно ответил Ромеш.

А Хемнолини так старалась быть готовой вовремя! Она поднялась очень рано, тщательно причесалась, приоделась и стала ждать Ромеша, то и дело нетерпеливо поглядывая на часы. Сначала ей казалось, что часы идут неправильно и времени не так уж много. Когда же стало совершенно очевидно, что Ромеш действительно запаздывает, Хемнолини взяла вышивание и села у окна, стараясь хоть как-нибудь отвлечься от грустных мыслей.

Наконец, Ромеш пришел. Он был явно чем-то озабочен и даже не нашел нужным объяснить свое опоздание, словно они и не договаривались встретиться сегодня утром.

Хемнолини едва дождалась конца чаепития. Когда все отодвинули свои чашки, она сделала последнее героическое усилие привлечь внимание Ромеша. В углу комнаты на столе лежали книги. Она взяла их, делая вид, что хочет унести. Это движение вывело Ромеша из задумчивости, и он быстро подошел к ней:

— Куда же вы уносите книги? Ведь мы хотели отобрать некоторые из них и взять с собой!

У Хемнолини дрогнули губы, она едва сдерживала слезы.

— Оставьте, незачем отбирать их… — проговорила она и, поспешно поднявшись, ушла в спальню. Там она бросила книги прямо на пол.