Письма в пустоту (СИ) - Ино Саша

— И тебе не противно? Я же калека? На мне не осталось ни одного живого места.

— Глупыш, я уже говорил, я люблю тебя любым. А твои шрамы лишь дороже мне, они не позволяют забыть о том, что твои обидчики до сих пор живы.

— Да как ты можешь… — Аль гневно взглянул мне в глаза, — Я же даже не полноценный человек. Диего, ну посмотри на меня, я кусок металла. Да, я живу ради тебя, потому что ты просил. Но… говорить, что любишь меня, целовать такое постыдное тело, это уже слишком. К тому же, после всего, что со мной сотворили палачи Акведука и мальчишка Данте, я же не мужчина… Я почти ничего не могу.

— Значит, я буду любить тебя, как женщину. И преступная греховность нашей любви перестанет таковой являться!

— Прекрати, — Альентес покраснел, — В конечном счете, твои слова меня унижают.

— Я не хотел, прости, — я коснулся в поцелуе его лба, — Даже если у тебя ничего не выходит, я помогу тебе. Мы справимся. Вот увидишь! Ага?

— Я не знаю.

Альентес попытался высвободиться из моих объятий, но я не позволил, прижимая его еще крепче к себе.

— Аль, — прошептал я, — Твое тело обновлено, оно абсолютно чисто. Давай забудем о прошлом, обо всем, что с тобой происходило до взрыва. Я готов все утопить в реке времени. Позволь мне стать твоим первым? Прошу?

— Диего! Ты думаешь, что ты говоришь? — Альентес нахмурился, но почему-то у него был счастливый вид.

— Да, я давно все обдумал. Хотя нет, тут не над чем голову ломать! Я хочу быть с тобой! Я хочу быть твоим возлюбленным во всех смыслах этого слова. Так позволь мне, прошу!

— Послушай, я не понимаю, как тебя не воротит только от одного вида всего этого железа, — Аль демонстративно задрал рукав сутаны, обнажая блестящую на солнце стальную конструкцию.

Я обхватил руками механическое запястье протеза.

— Металл теплеет от прикосновений, он словно живая плоть. Стоит закрыть глаза, как разница исчезает. Но… Я не закрываю их, мне не нужно. Я люблю каждую клетку тебя, я люблю, и буду любить. Мне больше никто не нужен. Понял?

— Наверное.

— Не противься мне. Ты, может, полагаешь, что ты заботишься о моем благе, убегая от меня. Но нет, ничего подобного. Аль, ты причиняешь мне боль, намеренно лишая и себя и меня счастья, — я вздохнул, набираясь смелости, — Ты будешь со мной? Ты станешь моим всецело? Ты хочешь принадлежать мне?

— Словно сватаешь меня, — буркнул Аль.

— Ответь.

— Я… — он взглянул на меня своими вишневыми глазами, — Я буду, стану и хочу. Но подумай о себе…

— А что тут думать! Я счастлив, — я рассмеялся и, заключив лицо любимого в ладони, поцеловал его в губы со всей своей неистовой страстью.

Я не сомневался, что мы будем вместе.

Так и получилось. Дедал, конечно, ерепенился, но все же согласился закрыть глаза на нашу с Альентесом любовь. В обмен на мое сотрудничество с Лигой, он отделил нам домик в углублении парка, в месте, куда редко забредают праздные гуляки. За право жить и любить, как я хочу, мне пришлось войти в состав наставников, заменив на этом посту Рауля. Он тоже очень за нас с Алем хлопотал и во всем поддерживал. Благодаря помощи братьев я справился. Конечно, работа в Лиге отнимала массу времени, но я должен был помогать Дедалу строить будущее, чтобы не было печальных повторений прошлых ошибок и не рождались новые Игнасио или Сизифы. Видя каждый день перед глазами живой пример губительной политики, я был обязан сделать все, чтобы больше никто не пострадал так, как Альентес.

И, прежде всего, я отвечал перед ним, человеком, которого больше всего на свете хотел сделать счастливым.

К сожалению, все оказалось не так безоблачно. Уступив нам в одном, Дедал больше не шел навстречу. С него хватило фактически легального признания нас, как пары. Скандала, конечно, удалось избежать, но кривотолки ходили еще долго, что стоило председателю пары-тройки седых волос.

Дедал всегда нервничал, стоило речи зайти о нас. Поэтому он крайне твердо настроился на вопрос о месте Альентеса в инфраструктуре монастыря, и строго-настрого запретил ему брать на себя функции наставника. Все сводилось к тому, что воспитанник Игнасио не может стать хорошим учителем подрастающему поколению. «Его надо держать от детей подальше, мало ли!» — реальные слова Дедала.

Бред!

Но оспорить решение главы я никак не мог. Председатель так же не разрешил Алю вступить в ряды Лиги. Мой любимый и сам не очень-то хотел и даже не знал, что я вынашиваю подобные планы. Но факт остается фактом. Дедал отказал мне, и никакие уговоры не действовали. Даже Рауля не послушал. У меня от всей несправедливости и выдуманных на ровном месте проблем опускались руки. Что такого крамольного я предлагал?! Ведь мне просто хотелось занять Альентеса хоть каким-то делом. По сути, от Аля отреклись и забыли, он резко стал ненужным. Потому что и бойцом он тоже перестал считаться. Ему было запрещено покидать монастырь. Логично. Ведь, если быть честным, пройти он мог до первого металлоискателя, а вид полностью механизированного человека вызвал бы кучу ненужных разговоров. Вспыхнули бы скандалы, неизбежно к монастырю привлеклось бы лишнее внимание. Подобное решение Дедала я еще мог понять, но Аль явно не заслуживал такого отношения. Его просто вынесли за рамки общественной жизни братства.

Продолжая оставаться лучшим бойцом, которым некогда восхищались все в ордене, он вел жизнь неприкаянного и никчемного человека. Альентеса фактически сделали недееспособным и не по физическому состоянию, а, что обиднее, лишь из-за предубеждений Дедала. Существование Аля сводилась к одной простой функции — жизнь со мной в те редкие часы, которые я мог урвать из занятости в Лиге.

Поначалу печальность всей ситуации была не так заметна.

Мы были молодыми и поглощенными страстью людьми. Но шло время. На исходе четвертого года разница в нашем положении стала катастрофической. Мы менялись, так или иначе, но возраст брал свое.

Я изменил свой внешний облик. Отрезал копну седых волос, не хотелось напоминать людям одуванчик. Моей прической стал короткий ежик, очень похожий на прическу Дедала. Аль, в свое время пошутил, что теперь в братстве новая мода держаться стиля лидера.

Но Альентес и сам изменился. Он распрощался со своими длинными волосами, ушел от геометрически ровной челки. На его голове появилась аккуратная прическа. Прямые волосы в естественном беспорядке прикрывали уши. Действительно, ему шло, когда оттопыренные ушные раковины прятались под прядями. Но я даже пожалел терять из виду их озорное кокетство.

Да, пережитые невзгоды сильно отразились на нашем внешнем облике. Аль постарел, хотя я выглядел еще хуже. Хорошо хоть кожа у него не так огрубела, как у меня, но это стало следствием затворнического образа жизни и отсутствия прикосновений солнечных лучей. Да и постоянные депрессии тоже накладывали свой болезненный отпечаток. Не могу не признать, как бы я не старался, я не смог до конца стереть из памяти и реальности последствия пятилетней давности. Раны Аля давали о себе знать. В дождливые дни его мучили боли, и он был вынужден пить гору таблеток. Иногда Алю снились кошмары, и тогда я укачивал его на руках, не выпуская ни на секунду. Утомительные техосмотры механизмов протезов становились все утомительнее для моего любимого, терявшего с каждым годом терпение. Он скрывал от меня свою боль, как и я, прятал в глубине души свои переживания, чтобы не травмировать друга и не взращивать в нем чувство вины.

Но я не мог смотреть без содрогания на то, во что превратили жизнь Альентеса. Пока я просиживал дневные часы на собраниях Лиги, Аль продолжал находиться в четырех стенах нашего скромного жилища. Я вставал на рассвете и уходил, а он оставался сидеть на подоконнике, любуясь всходящим из-за реки солнцем. Я возвращался, когда уже лежали сумерки, а небо золотилось закатными лучами, и я заставал Альентеса, сидящим на подоконнике в той же неизменной позе, как будто он и не двигался вовсе. Он редко выходил, а когда покидал дом, то старался обходить людей стороной. На его глазу появилась черная повязка, Аль прекратил скрывать свою слепоту и разбивал мне сердце своим отстраненным видом. Общаться мы стали меньше, да Аль и раньше-то не отличался разговорчивостью, но потом и вовсе потерял интерес к беседам.