Тилли Коул - Тысяча незабываемых поцелуев (ЛП)

Рун

Было ровно четыре момента, которые определили мою жизнь.

Этот был первым.

***

Блоссом Гроув, Джорджия

США

Двенадцать лет назад

5 лет

— Jeg vil dra! Nå! Jeg vil reise hjem igjen! (прим. пер. норвежский. Я хочу уехать! Сейчас же! Я хочу вернуться домой!) — я кричал так громко, как только мог, говоря своей маме, что хочу уехать сейчас же! Я хотел вернуться домой!

— Мы не собираемся домой, Рун. И мы не уедем. Теперь это наш дом, — ответила она по-английски. Она присела на корточки и посмотрела мне прямо в глаза. — Рун, — сказала она нежно, — я знаю, что ты не хотел покидать Осло, но твой папа получил новую работу в Джорджии. — Она провела рукой вверх и вниз по моей руке, но от этого я не почувствовал себя лучше. Я не хотел быть в этом месте, в Америке.

Я хотел вернуться домой.

— Slutt å snakke engelsk (прим. перев. норв. Перестань говорить по-английски!)! — огрызнулся я. Я ненавидел говорить по-английски. С тех пор, как мы отправились в Америку из Норвегии, мама с папой говорили только на английском. Они сказали, что я должен практиковаться.

Я не хотел!

Моя мама встала и подняла коробку с земли.

— Мы в Америке, Рун. Все здесь говорят по-английски. Ты говоришь на английском столько же, сколько и на норвежском. Настало время использовать его.

Я стоял на своем, глядя на свою маму, когда она обошла меня и направилась к дому. Я оглядел небольшую улочку, на которой мы теперь жили. Здесь было восемь домов. Все они были большими, но выглядели по-разному. Наш был выкрашен в красный цвет, с белыми окнами и большим крыльцом. Моя комната была большая и на нижнем этаже. Я думал, что это своего рода круто. В любом случае неважно. Я никогда раньше не спал внизу — в Осло моя спальня была наверху.

Я посмотрел на дома. Все они были выкрашены в яркие цвета: светло-голубые, желтые, розовые... Затем я посмотрел на соседний дом. Прямо по соседству — нас разделял участок травы. Оба дома были большими, и наши дворы тоже, но между ними не было забора. Если бы я хотел, я мог бы забежать на их двор и ничего бы меня не остановило.

Дом был ярко-белым с крыльцом вокруг него. На крыльце стояла кресло-качалка и висели качели. Рамы их окон были черными, и прямо напротив моего окна было окно их дома. Прямо напротив! Мне не понравилось это. Мне не нравилось, что я мог увидеть их комнату, а они мою.

На земле валялся камень. Я пнул его ногой, наблюдая, как он катится по улице. Затем повернулся, чтобы последовать за своей мамой, как вдруг услышал шум. Он доносился из дома по соседству с нашим. Я посмотрел на их переднюю дверь, но никто не вышел. Я начал подниматься по ступенькам своего крыльца, когда увидел какое-то движение сбоку дома — в окне соседнего дома, в том, что напротив моего.

Моя рука застыла на перилах, и я наблюдал, как девочка, одетая в яркое голубое платье, выбиралась через окно. Она спрыгнула на траву и обтерла руки о свои бедра. Я нахмурился, мои брови опустились вниз, когда я ждал, что она поднимет голову. У нее были каштановые волосы, которые были уложены на голове как птичье гнездо. А сбоку был большой белый бант.

Когда она подняла взгляд, то посмотрела прямо на меня. Затем она улыбнулась. Ее улыбка была такой широкой. Она быстро помахала, затем побежала вперед и остановилась передо мной.

Она вытянула свою руку.

— Привет, меня зовут Поппи Личфилд, мне пять лет, и я живу по соседству.

Я уставился на девочку. У нее был забавный акцент. Английские слова, которые я изучал в Норвегии, звучали по-другому. У девочки — Поппи — было пятно грязи на лице и ярко-желтые резиновые сапоги на ногах. Сбоку на них был нарисован огромный красный шар.

Она выглядела странно.

Я поднял взгляд от ее ног и вперился взглядом в ее руку. Она все еще держала ее вытянутой. Я не знал, что делать. Не знал, чего она хотела.

Поппи вздохнула. Покачав головой, она потянулась к моей руке и обхватила ее своей. Она потрясла ими дважды и сказала:

— Рукопожатие. Моя бабушка говорит, что правильно пожимать руку новым людям, с которыми знакомишься. — Она указала на наши руки. — Это рукопожатие. И это вежливо, потому что я не знаю тебя.

Я не сказал ничего, по какой-то причине мой голос не давал о себе знать. Когда я опустил взгляд, то понял, что это оттого, что наши руки все еще были соединены.

На ее руке тоже была грязь. На самом деле она вся была грязная.

— Как тебя зовут? — спросила Поппи. Ее голова была наклонена набок. Небольшая веточка застряла в ее волосах. — Эй, — сказала она, дергая наши руки. — Я спросила твое имя.

Я прочистил свое горло.

— Меня зовут Рун. Рун Эрик Кристиансен.

Поппи сморщила лицо, ее большие розовые губы были смешно оттопырены.

— Звучит странно, — выпалила она.

Я вырвал свою руку.

— Nei det gjør jeg ikke (прим. норв. Нет, не звучит!)! — выплюнул я. Ее лицо поморщилось еще сильнее.

— Что ты только что сказал? — спросила Поппи, когда я повернулся, чтобы пойти к своему дому. Я больше не хотел разговаривать с ней.

Чувствуя злость, я развернулся.

— Я сказал: Нет, не звучит! Я говорил по-норвежски! — сказал я на этот раз на английском. Зеленые глаза Поппи стали больше.

Она подошла ближе и еще ближе, и спросила:

— Норвежский? Как у викингов? Моя бабушка читала мне книгу о викингах. Там было сказано, что они из Норвегии. — Ее глаза стали еще больше. — Рун, ты викинг? — ее голос потерял всю писклявость.

От этого я почувствовал себя лучше. Я выпятил грудь. Мой папа всегда говорил, что я викинг, как все мужчины в нашей семье. Мы были большими, сильными викингами.

— Ja (прим. перев. норв. Да), — сказал я. — Мы настоящие викинги из Норвегии.

На лице Поппи растянулась большая улыбка, громкое девчачье хихиканье вырвалось из ее рта. Она вытянула руку и потянула мои волосы.

— Так вот почему у тебя длинные светлые волосы и кристально-голубые глаза. Потому что ты — викинг. Поначалу я подумала, что ты выглядишь как девочка...