Алена Филипенко - Мой лучший враг (СИ)

Зверек проворный, юркий, гладкий,

Куда бежишь ты без оглядки?

Зачем дрожишь, как в лихорадке,

За жизнь свою?

Не трусь - тебя своей лопаткой

Я не убью.

Роберт Бернс, «Полевой мыши, гнездо которой разрознено моим плугом»

«Прежде, чем вырыть яму, сначала распили эти чертовы решетки», – первая мысль, которая приходит мне в голову, когда я открыла глаза.

Белый потолок. И свет. Невыносимо яркий.

Постойте-ка… Я открываю глаза… Или один глаз?

Я в ужасе хватаюсь за лицо. На левом глазу – повязка. Что за черт?

Я в больнице. Я могу определить это по запаху лекарств и хлорки. Что? Что они сделали с моим лицом?

Меня охватывает паника. В голове – тысяча вопросов. Вернется ли зрение? Что за операцию мне провели? Где все? Где врач? Я хочу, чтобы мне кто-нибудь что-нибудь объяснил!

На мне – свободная пижама. Я узнаю ее. Очевидно, в больнице уже побывала бабушка. Она принесла мои вещи. Переодела меня.

Я делаю попытку встать. Провальная попытка. Но лежа я не вижу ничего, кроме потолка.

Я закрываю глаза. Сначала я чувствую себя словно сделанной из камня. А потом накатывает боль.

Болит все тело. Трудно сказать, что именно болит. Как будто я была каменной скульптурой, и меня вдруг разбили на осколки.

Неприятно пульсирует левая рука. Я смотрю на нее. Два грубых неровных кружка бордового цвета красуются чуть выше запястья.

Ожоги от сигарет. Я помню, откуда они. Я помню все. Я помню, по чьей вине я оказалась в больнице. Хотя очень хочется забыть.

Во рту стоит мерзкий тухлый привкус. Шарю рукой по сторонам. Что я ищу? Что-нибудь, похожее на воду. В моем рюкзаке точно должна быть бутылка с водой. Но я не вижу своего рюкзака. Ощупываю гладкую поверхность тумбочки.

Расслабляюсь. Пытаюсь вспомнить последнее, что было до больницы.

Я лежу на холодной земле. Надо мной плавно качаются верхушки сосен.

Тошнит. Колотится сердце. В животе взрывают урановые бомбы – стандартная реакция на алкоголь. Что они влили в меня? Перед глазами мелькают две таблетки, которые Стас кинул в бутылку, прежде чем заставил меня выпить это.

Открываю глаза. И снова белый потолок.

Стас.

«Я уничтожу тебя», – его слова, сказанные мягким хриплым голосом, проигрывают в голове снова и снова. Это были последние слова, которые я помню. А потом он бросил мне в лицо горящие угли.

Во рту сухо. Я провожу языком по шершавым губам.

Я прислушиваюсь к своим ощущениям. Что со мной сделали? Изнасиловали? Что должно чувствоваться, когда лишаешься девственности? По рассказам – боль в животе. Но я ничего не чувствую. Я залезаю рукой под пижамой и провожу между ног. Никаких ощущений. Осматриваю руку – никакой крови. Ощупываю грудь. Она слегка ноет. Я пытаюсь принять сидячее положение. С третьей попытки мне это удается. Осматриваюсь по сторонам. Вокруг меня – три больничные койки, две из которых занятые. На одной из коек сидит женщина и читает книгу. Заметив меня, она поднимается с койки.

– Я позову кого-нибудь, – говорит она и выходит из палаты. И возвращается в компании медсестры. И моей бабушки. И мамы. И дяди Кости. Я заливаюсь краской – мне не очень-то приятно сейчас такое многочисленное общество. Но хорошо, что они не додумались взять с собой дедушку. И всех соседей в придачу.

Бабушка и мама кидаются ко мне на кровать.

– Тома, Томочка, с тобой все хорошо, – щебечут они и гладят меня по голове. Я отворачиваюсь. Мне почему-то противно смотреть на их обеспокоенные лица.

– Что? Что с моими глазами? – спрашиваю я и хватаюсь рукой за повязку. Голос выходит каким-то слабым и хриплым.

– Не беспокойся, с глазиком все в порядке. Небольшой ожог. Зрение не пострадало, – мамин голос срывается. Она вот-вот заплачет. Ее слова меня успокаивают. Я буду видеть. – Расскажи нам, что с тобой произошло? Мы решили, что на тебя кто-то напал, и … – мама смутилась, – и… Что он мог изнасиловать тебя. Поэтому, когда тебя привезли, то сразу же обследовали тебя, а то мало ли… Но слава богу, этого не случилось. Все хорошо…

Мама заливается слезами. Я отворачиваюсь от нее и смотрю на дядю Костю.

«Какого хрена вы ее привезли? – спрашиваю я его глазами. – Последнее, что мне сейчас нужно – это смотреть на чужие слезы».

«Извини», – посылает он мне виноватый взгляд и пожимает плечами.

Я вздыхаю. Лучше бы вместо мамы привезли дедушку. Он бы развлекал меня своими шутками и историями. Видеть мамины слезы – невыносимо…

– Воды, – говорю я.

Мне тут же подсовывают стакан. Я осушаю его в два глотка. Но мерзкий привкус не исчезает. Во рту по-прежнему сухо и горячо.

Нужно придумать, что им ответить. Они все ждут мою историю. Кто на меня напал? Наверняка они уже сообщили в полицию. И в школу. И всем им придется что-то объяснять.

«Что угодно, только не правду, – говорит мне внутренний голос. – Нельзя говорить, что это сделал Стас».

Мальчик, с которым мы вместе пошли в первый класс. И сидели за одной партой. С которым мы вместе собирали землянику в лесу. А ясными вечерами, лежа на крыше моей терраски, мы открывали в небе новые Вселенные. Этот мальчик бывал у нас в гостях так часто, что уже успел стать для моих родных новым членом семьи.

– Я не знаю, кто на меня напал, – качаю я головой. – Я собиралась пойти гулять. Вышла из дома. Погода была хорошая, и я решила пройти через лес…

– Лес? – мама смотрит на меня испуганно. – Зачем тебя понесло в этот ужасный лес? Там одним маньяки! В прошлом году там девочку убили!

По маминым щекам текут слезы.

– Я просто хотела немного пройтись вдоль леса. Дошла до реки. А у реки была незнакомая компания. Их было человек пять… Одни парни. И у них был костер. Они подошли ко мне, что-то спросили. Я не помню, что я им ответила.

Мама опять взрывается рыданиями.

– Сколько можно тебе твердить? Нельзя разговаривать с незнакомыми!

– Оля, – резко обрывает ее дядя Костя, – дай ей закончить.

Я продолжаю выдумывать на ходу историю. Я понимаю, что она не выдерживает никакой критики, с импровизацией у меня всегда было туго… Но я не могла сказать им правду.

– Они сначала показались мне довольно милыми. Спросили что-то, я что-то ответила. И хотела уйти, но…