Мария Чепурина - Ненастоящий поцелуй

— Ну вот. Понятно, что ли? Давай следующий вопрос.

— «Вскоре после отмены крепостного права в ряде регионов России начались крестьянские бунты. Как вы думаете, чем они могли быть вызваны?»

— И чем?

— Не знаю.

— Как не знаешь!? Разбирали ведь сегодня!

— Ну не знаю…

— Е-мое…

— А! Погоди! Наверно, им не нравилось, что их освободили?

— Не нравилось, что их освободили?!

— Да, а что? Привыкли жить рабами и вдруг стали сами по себе. Раньше за них барин все решал, а теперь самим думать приходится. Я слышала, у некоторых заключенных депрессия начинается, когда их из тюрьмы выпускают — до того они уже к ней привязались!.. Думаешь, Мария Юрьевна зачтет такой ответ? А? Ну что ты молчишь? И не надо смотреть на меня с таким выражением!!!

— Мдя… — Парень многозначительно ухмыльнулся. — Вы, барышня, с каждым днем удивляете меня все больше и больше! Такой интеллект, такая осведомленность — и полное отсутствие способности к анализу!

— Пф-ф-ф! Слов-то, слов-то умных! — только и смогла ответить девушка.

Учитель и ученица сидели за накрытым скатертью круглым столом, заваленным учебниками, книгами, пособиями, атласами, схемами, конспектами, листками разной степени потертости и рваности. Из открытого окна, над которым надувался, как парус, белый тюль, пахло весенней свежестью, влажной землей и молодыми листочками. Гулять было нельзя. Даже просто смотреть на улицу было нежелательно. Приближался конец учебного года, предпоследнего года школы. Исправить четверки по русскому и литературе, портившие почти полностью отличный дневник, уже не представлялось возможным; единственным способом не лишиться надежды на серебряную медаль оставалось подтянуть историю. Хлипкое «хорошо», на которое Мария Юрьевна оценила знания о прошлом человечества, на самом деле было почти тройкой. Совершить рывок на два балла всего лишь за пару недель — наверное, это было так же трудно, как заставить привыкших к рабству крестьян быть свободными.

— Что ж. Начнем с начала. Итак, барышня, прошу вас вспомнить, на каких условиях освобождалось крепостное крестьянство!

— Да ну тебя…

— Мадемуазель! Не хамите учителю!

— Хватит выпендриваться! Сам ты «мадемуазель»!

— Блин, Созонова! Вспоминай давай условия уже, кому сказал! Ты тройку хочешь?

— Ох… Во-первых, личная свобода. Это сразу. Во-вторых…

Девушка послушно начала перечислять положения Манифеста 19 февраля 1861 года. Приподнятые, как у Гагарина, уголки губ создавали впечатление, что она улыбается, несмотря на усталость. Слишком высокие и чересчур тонко выщипанные брови придавали круглому лицу, казавшемуся из-за прямого каре еще более круглым, выражение наивно-удивленного смущения. О небольшом росте и некоторой упитанности — нет, не полноте, а именно упитанности! — сидящей за столом ученицы можно было догадаться разве что по лежащим на учебниках пухлым ручкам с короткими пальцами. Девушку звали Вера. Имя парня — рыжая шевелюра, веснушчатый нос, смешные оттопыренные уши, несколько волосинок под носом, жидкое подобие бороды и ужасно важное выражение лица — было Михаил.

— И что? — назидательно спросил он, когда перечисление положений Манифеста закончилось. — Сама бы ты не стала бунтовать в таких условиях? Объявить свободу — объявили, а пахать по-прежнему приходится на барина, да еще и оброк ему платить, пока землю не отработаешь! Притом, что в результате эту землю тебе еще и урежут: «лишние» участки отдадут старому хозяину, а сам — живи на шести сотках! И кормись с них как хочешь!

— Шесть соток? Погоди… Тут разве говорилось, что шесть соток? — Вера, удивившись, начала листать учебник.

— Ох, наивная вы барышня! — сказал со смехом Миша. — Я же не всерьез! Я ж фигурально! Ну? Шесть соток — это дача. Неужели вы не знаете? Ха-ха-ха!

Девушка захлопнула учебник:

— Фу-ты, ну-ты! Хватит ржать! Слышь? Хватит ржать!

Учитель хохотал.

— Все! Достаточно! Надоел! Давай учи уже!

Миша схватился за живот. Его смешило уже не столько недоразумение с шестью сотками, сколько возмущение ученицы. Без приколов и подколов, тычков и толчков, театральных интонаций и учительских поз не проходило ни одно занятие. Михаил любил выпендриться. Любил подразнить девочку. Обожал продемонстрировать свой ум. Вообще, он был оригинальный тип, этот Михаил.

С Вериной семьей он — сосед по лестничной клетке — познакомился год назад, вскоре после переезда Созоновых в теперешнюю квартиру. Он просто гулял возле дома, когда новым жильцам привезли только что купленный шкаф, и вызвался помочь его тащить — совершенно неожиданно и совершенно бесплатно. «Я и не думал, что в наше время еще остались такие отзывчивые молодые люди», — говорил тем вечером папа. «Хороший, только жаль, что такой страшненький», — добавляла Верина сестра Кира, ложась спать. Сначала оказалось, что Миша живет в одном доме с Созоновыми, потом, что в одном подъезде, потом, что на одном этаже. После таких новостей помощника нельзя было не пригласить в гости. Он согласился и безо всякого стестения гонял чаи до самой темноты, на равных держась с Вериными предками и рассуждая о «феодальной формации» и «колонильном империализме». Только часа через два Вере стало понятно, что новый знакомый имеет в виду что-то из истории.

Через пару недель она узнала, что Миша живет с матерью, которая нередко уезжает в длительные командировки, оставляя его одного, охотно называет себя по отчеству — Вениаминович, любит гулять по ночам, готов прийти на помощь кому угодно, крутится во взрослых компаниях, иногда по неделе не выходит из дому и больше всего на свете увлечен исторической реконструкцией. Время от времени Мишу видели с муляжом старинного меча, один раз даже засекли в средневековом костюме. Соседи считали паренька хорошим, но странным; относились с добротой, но предпочитали держаться на расстоянии.

Почти всегда Михаил был в окружении девчонок: фехтовал с ними в парке, галантно целовал ручки, смешил и часами просиживал на веранде ближайшего детского садика в компании четырех-пяти ровестниц. «Видела, каков? — с удивлением говорила сестра. — Ушастый, рыжий и при этом ловелас! Крутит сразу с несколькими! Никогда таких не встречала! И чего в нем находят?» Вера тоже поражалась успеху соседа: поражалась до тех пор, пока Миша, как обычно сидевший с кучкой подруг, не заметил ее во дворе и не махнул рукой, приглашая присоединиться. Вера подошла, пристроилась на скамейке и вскоре разгадала загадку галантного обольстителя. Подруги говорили с ним об истории, о прежних и грядущих реконструкциях, о веселых тусовках, об общих знакомых и… своих бойфрендах. Они вели себя с ним как с девчонкой. Миша находился в женском окружении не вопреки своей неказистой внешности, а из-за нее: похоже, что девушки просто не воспринимали его как парня.