Дороти Иден - Никогда не называй это любовью

– Дорогой, давай я помогу тебе. Ты можешь подняться?

Он с трудом пошевелился.

– Если я смог приехать из Лондона, то, наверное, уж смогу подняться по лестнице в спальню.

Однако, встав с кресла, он вцепился в ее руку, боясь упасть. Кэтрин пришлось позвать Нору, чтобы та помогла ей.

Девушка тоже встревожилась не на шутку. Она тихо спросила, не надо ли сходить за доктором, но Чарлз ответил:

– Нет, нет, мне не нужен врач. Это все проклятый ревматизм. Полежу два-три дня, и все пройдет.

Когда он разделся и лег в постель, Кэтрин заставила его выпить бокал шампанского. Она надеялась, что это поможет ему заснуть. Она зажгла ночник и погасила газовую лампу. Но Чарлз беспокойно ворочался в постели, приговаривая, что не уснет, если Кэтрин не будет рядом.

Она спустилась вниз, чтобы успокоить Нору и слуг.

– Надеюсь, к утру ему полегчает. Если же нет, то я обязательно пошлю за доктором Джоуэрзом. Хочет он того или нет. А сейчас я пойду к Чарлзу.

– Но, мадам! А как же ужин? – запротестовала Эллен.

– Если мне захочется есть, я сама спущусь ночью и возьму все, что нужно. Может быть, мистеру Парнеллу понадобится горячее питье.

– Мамочка, обязательно позови меня, если что, – настойчиво проговорила Нора. – Обязательно!

– Разумеется, дорогая. Только не надо так волноваться, а то на тебе лица нет. Болезнь мистера Парнелла не опасна.

Она говорила уверенно, словно убеждала сама себя, что все в порядке. Однако ночью ее страхи возобновились.

Чарлз в течение нескольких часов непрерывно бредил. В тускло освещенной спальне появились призраки несчастных ирландских крестьян, умирающих от холода и голода…

Слабым голосом он говорил о нищете, о гнилой картошке, о полуголых детях, дрожащих от холода и научившихся ненавидеть этот мир уже в пятилетнем возрасте; он говорил о ветхих, убогих лачугах, об изгнанниках, о стариках, бесцельно бредущих по полям под проливным дождем; об унизительных очередях за ломтем хлеба и миской чуть теплой капустной похлебки; о бесконечной нищете, которая сломила их дух.

– Они страдают молча, – говорил он еле слышным голосом, не давая Кэтрин вставить хоть слово. – Это ужасно! А когда ирландец умолкает, значит, он лишился всего. А ведь это народ прекрасных сказителей и песнопевцев. И их лишают права голоса! Мой долг – спасти их! Я должен освободить их от мертвой хватки Англии. От этой могущественной страны с ее гнусными намерениями уничтожить Ирландию…

– Забудь об этом хоть на минуту и попробуй уснуть, – умоляла Кэтрин.

– Обними меня.

Но даже в ее объятиях он продолжал еле слышным, срывающимся голосом:

– Я вижу их бледные, изможденные лица. Они смотрят на меня с мольбой и печалью. Умирающая от голода мать протягивает мне свое дитя. Ребенок до того ослаб, что не может даже плакать. Он закутан в обрывки старой шали. Он тянет ко мне свои ручонки. Им так много нужно… И я должен дать им это. Их боль никогда не прекращается.

Он бредил. Она поняла, что эти голодные лица стоят перед его мысленным взором. Те страдания, которые он испытывал сам, он невольно приписывал им.

– Чарлз, дорогой, ты же здесь, со мной!

– Храни тебя Господь, Кэт. Не уходи.

Утром, к ее огромному разочарованию, лихорадка не спала. Наоборот, казалось, болезнь прогрессировала. Он весь пылал, а глаза сияли еще ярче. Он едва мог пошевельнуться из-за боли, охватившей все его тело.

Страшно обеспокоенная, Кэтрин собралась послать кого-нибудь в Лондон на Харли-стрит за знаменитым сэром Генри Томпсоном. Но это намерение очень сильно взволновало Чарлза. Он сказал, что если посылать за врачом, то пусть им будет старик Джоуэрз. Безусловно, он сумеет справиться с каким-то ревматизмом.

Приехав, старик определил, что у пациента серьезный приступ ревматизма, и предписал то немногое, что Кэтрин знала и без него. Сон, тепло, обильное питье и никакого беспокойства.

– Убедите его забыть о делах, миссис Парнелл. Его изнуряют постоянные мысли о работе. А болезнь может идти своим чередом. Возможно, ему сначала станет немного хуже… Вечером я зайду к вам еще раз.

Долгий тревожный день прошел, а к вечеру Чарлзу, похоже, стало лучше. Его взгляд стал более осмысленным. Когда Гроуз взобрался на кровать и устроился рядом с хозяином, Чарлз не позволил, чтобы его прогоняли.

– Пусть останется, – сказал он и с трудом погладил Гроуза больной рукой. Потом нежно коснулся руки Кэтрин. – Мои друзья, – с любовью произнес он.

Этой ночью он спал значительно лучше, хотя его тело буквально обжигало лежащую рядом Кэтрин. Когда утром он проснулся, Кэтрин пришлось обтереть его влажной губкой, чтобы хоть немного сбить температуру. Чарлз выпил немного куриного бульона, приготовленного Эллен. Накануне Эллен целый день готовила говяжий бульон, омлет и ячменный отвар в надежде возбудить у больного аппетит. Кэтрин заметила, что верная служанка плакала, когда Чарлз отказывался есть.

– Мадам, он должен поесть хоть капельку, если не хочет умереть с голоду, как те бедные крестьяне, о которых он все время говорит.

– Да, Эллен, завтра он обязательно поест. Завтра ему будет лучше.

Но на следующее утро температура поднялась еще выше. Старый Джоуэрз что-то мямлил и бормотал себе под нос, утверждая, что через день-другой больной почувствует себя лучше, что нет причин для особого беспокойства. Скоро пациент сможет говорить.

В этот день лил сильный дождь, море было совершенно серым, поля после того, как убрали урожай, выглядели голыми и мрачными, словно чувствовали неумолимое приближение зимы. Ветер свирепо ударял в оконные рамы. Казалось, они непрерывно стонут. По дому носились сквозняки, от которых было очень трудно избавиться.

«Наверное, я совершила огромную ошибку, купив дом в такой близости от моря», – думала Кэтрин. Если ревматизм не пройдет, то, вероятно, придется везти Чарлза в глубь страны. И они обязательно переедут. Ведь теперь им нечего бояться насмешливых издевательских взглядов и мерзких слухов. У них уйма времени подыскать себе подходящий дом в более приятной местности. Еще Кэтрин подумала о том, что ни разу за свою жизнь не обставляла дом по своему вкусу. Когда они переедут, она обязательно купит новую мебель и обставит дом, вложив в это всю свою любовь.

Она мечтала об этом, а время неумолимо шло. Тихо тикали часы. Час проходил за часом. Она думала об их будущем только тогда, когда Чарлз засыпал, чтобы он не заметил слез на ее глазах. Она ни на минуту не отходила от его постели, несмотря на все уговоры Норы хоть немного отдохнуть.

– Мамочка, тебе обязательно надо поспать. Ведь ты заболеешь, – шепотом твердила Нора, но Кэтрин лишь качала головой и делала ей знак уйти.