Сладкий грех. Разрушение - Лина Мур

держали и не давали спасти его. Вариант был только один — убить твоего отца. Энрике потребовал, чтобы я это сделал. Мой сын лежал там весь в крови и умирал. Ребёнок… невинный ребёнок. А этот ублюдок подначивал его противника, пока Энрике не закричал, чтобы я убил его и спас своего сына. Тогда по приказу моего отца нападавший остановился. Я знал его и с ужасом смотрел на него, умоляя очнуться и понять, что он делает плохо, убивает. Но он меня не слышал. Он был словно под гипнозом. Смотрел только на моего отца и ждал приказа сделать последний удар. Энрике умолял меня убить его, ведь у него тоже есть ребёнок, и не винил меня ни в чём. Он убеждал меня выстрелить в него. В человека, который стал для меня так близок. В человека, с которым мы столько всего пережили и плохого, и хорошего. В человека, который спас меня и подарил надежду на то, что я смогу что-то изменить. Я выстрелил, но даже это сделал плохо.

Доналл открывает папку и протягивает её мне. Смахиваю слёзы и подхожу к ней.

— Боже мой, — шепчу, закрывая рот рукой. На чёрно-белой фотографии лежит мой отец с раной в груди, и его, прижимая к себе, держит молодой Доналл, на лице которого написано горе.

— Мой отец был ублюдком. Он любил фотографировать моменты, когда нам было больно и не только нам. Это был его фетиш. Он коллекционировал своих жертв. У него была сотня папок с фотографиями умирающих людей. Он создавал хронологию их жизни с того момента, когда они попали ему в руки. Сначала люди на фотографиях выглядели счастливыми, потом напуганными, затем сходили с ума, и в конце их снимали умирающих и мёртвых. Энрике умер у меня на руках, постоянно убеждая меня в невиновности. Из его рта текла кровь, а он улыбался мне, заверяя, что в порядке. Энрике был потрясающим и добрым человеком. Он был для меня ангелом. Пока я сидел там на полу, провожая в последний путь твоего отца, моего сына увезли в больницу, а Фарелл уехал, чтобы помочь вам. Я заранее подготовил убежище для всех нас в Америке и новые документы. Я мечтал о том, что, когда мы уничтожим этого ублюдка, начнём новую жизнь. Но она началась только для вас. Мы остались в Дублине, чтобы не дать моему отцу найти вас. Он пытал нас, но никто не прокололся. Мы не сказали ему о том, где вы находитесь, и он отомстил, подсадив мою дочь на наркотики. Он мстил нам даже после своей смерти.

Слёзы капают из моих глаз, пока я дрожащими пальцами глажу фотографию своего отца.

— Я не хотел, клянусь, Энрика. Если бы я мог исправить то, что сделал, то исправил бы. Я уважал и любил твоего отца. Я много лет провёл с вашей семьёй бок о бок, как и Сальма. Вы были нашей единственной семьёй. Я твой настоящий крёстный, а не Фарелл. И это тоже мы держали втайне. Сальма тебя нянчила. Она помогала твоей матери, когда той приходилось работать. Твои родители отказывались принимать финансовую помощь, и мы отдавали им свою любовь, уважение и дружбу. Вот это моя мама. И на ней тот самый крестик, который я подарил тебе. Я должен был отдать его своей дочери, но подарил тебе. — Доналл переворачивает несколько страниц в альбоме и показывает на женщину в чёрном платье. На её шее висит тот самый крестик, который я считала реликвией своей семьи.

— Тогда почему же ты хочешь убить меня? В знак благодарности? — с горечью в голосе спрашиваю я.

— Я никогда не хотел этого.

— Правда? А как же моё недавнее погребение? Как же угрозы? — злобно огрызаюсь.

— Это был не я. После смерти отца я так и не стал свободным, Энрика. Я не был его наследником. Им стал его младший сын.

— Что? Фарелл? Это его рук дело? — ужасаюсь я.

Доналл отрицательно качает головой и открывает папку. Он поворачивает её ко мне.

— По традиции, особенных детей, наследников, мы нарекаем нашим вторым именем. То есть продолжаем цепочку родословной. — Доналл указывает на полное имя своего отца.

— Доналл Тристан Нолан, — сипло читаю я.

У меня начинает шуметь в голове. Этого быть не может. У Слэйна первое имя Тристан, но он сын Доналла… то есть… что за чёрт?

— Я влюбился в Сальму с первого взгляда на курорте в Испании. Там мы и встретились. Знойная, весёлая и прекрасная девушка, играющая с волнами на берегу моря. Я увидел её, когда сбежал от отца, чтобы он перестал наседать на меня и требовать быть жёстче. Я просто не мог быть таким, как он. Я не хотел, и мама защищала нас с Фареллом. Она всегда могла найти для нас убежище, поэтому мы и не стали его продолжением. В Испании я и влюбился в Сальму. Она была искренней, доброй, красивой и жизнерадостной. Отец настоял на том, чтобы она переехала в Ирландию и жила с нами год. Это было его условием для помолвки и нашей свадьбы. Он хотел посмотреть, как она приживётся у нас, сможет ли быть леди и подчинится ли нашим правилам. Мы оба ждали того дня, когда станем мужем и женой. День нашей свадьбы был потрясающим. Я не мог поверить, что отец пошёл на столько уступок мне, и я женился на ней. Но радовался я недолго. Брачная ночь стала для нас адом. Он насиловал её у меня на глазах. Я умолял, обещал сделать всё что угодно, только чтобы отец оставил её в покое. Но он хотел наследника. Он разочаровался в нас с братом и не видел ни в ком из нас своего продолжения. Сальма держалась стойко. Она не плакала, не кричала, а просто ждала, когда всё закончится. Нас заперли в одной комнате: её привязанную к кровати и всю в крови, и меня в углу, как собаку. Она говорила мне, что мы справимся, а я ненавидел себя за то, что поверил в чудо. Сальма забеременела, и отец забрал её к себе, пока она не родит ему сына. Я видел её раз в месяц по пять минут. Она выглядела ужасно. Отец боялся, что она покончит с собой и не даст ему то, что он хочет. Но Сальма всё вытерпела, а вот моя мама нет, — Доналл делает паузу, а я не могу это слушать. Настолько жестокого я в жизни ещё не слышала.

— Мама узнала о том, что сделал отец, а затем он убил её у нас с Фареллом на глазах. Он мучил её очень долго. Мы не могли ей помочь, только наблюдали, как она медленно и мучительно умирает. Мы пережили и это. Родился Тристан Слэйн Нолан, которого записали моим сыном. Сальма пыталась его любить, как и я, но он был ребёнком насилия и ненависти. Его даже назвали Слэйн. Я ждал, когда же в нём проснутся гены нашего отца, ведь он смотрел на меня его глазами. Нет. Мальчик был таким добрым, что я ненавидел своего отца ещё сильнее. Слэйн всегда смеялся, а мне хотелось придушить его за это. Он должен был родиться монстром, как мой отец. Но нет. Я хотел его ненавидеть и не мог. Слэйн искал нашей любви. Но как можно было любить его? Мы хотели ребёнка, но не его. И у нас он появился. Мы заплатили женщине, которая родила нам сына. Лиама…

— Что? Лиам?

— Да, Лиам Конор. Я категорически не хотел, чтобы он носил нашу фамилию, поэтому мы даже её не записали. Он просто Лиам Конор, наш первый сын с Сальмой. Мы спрятали его и редко навещали, чтобы отец не узнал о нём. Но, конечно, он узнал и использовал его против Слэйна, сидящего в клетке. Слэйн двигался, как жестокое животное и избивал его, а я не мог поверить, что тот милый малыш стал