Джоджо Мойес - До встречи с тобой

Также следует отметить, что миссис Камилла Трейнор, его мать, много лет прослужившая уважаемым мировым судьей, подала в отставку в свете публичности, окружающей данное дело. Вполне объяснимо, что они с мистером Трейнором расстались вскоре после смерти сына.

Хотя Королевская служба по делам судебного преследования не вправе поощрять эвтаназию в заграничных клиниках, на основании собранных доказательств представляется очевидным, что действия семьи и сиделок мистера Трейнора не выходят за рамки текущего законодательства об эвтаназии и возможном судебном преследовании близких лиц покойного.

1. Мистер Трейнор был признан дееспособным и выразил «добровольное, недвусмысленное, взвешенное и информированное» желание принять подобное решение.

2. Свидетельства душевного заболевания или принуждения с чьей-либо стороны отсутствуют.

3. Мистер Трейнор ясно дал понять, что хочет совершить самоубийство.

4. Болезнь мистера Трейнора была тяжелой и неизлечимой.

5. Сопровождающие мистера Трейнора лица содействовали ему или влияли на него лишь в минимальной степени.

6. Действия сопровождающих мистера Трейнора лиц можно классифицировать как вынужденное содействие под давлением пациента.

7. Все участвующие стороны оказали полиции во время расследования всестороннюю поддержку.

Учитывая вышеприведенные факты, хорошую репутацию всех сторон и приложенные доказательства, полагаю, что судебное преследование в данном случае не послужит общественным интересам.

В случае любых публичных заявлений, связанных с данным делом, рекомендую главному прокурору дать понять, что дело Трейнора не создает никакого прецедента и что впредь Королевская служба по делам судебного преследования будет рассматривать каждый случай на основании его собственных особенностей и обстоятельств.

С наилучшими пожеланиями,

Я просто следовала инструкциям.

Я сидела в тени темно-зеленого навеса кафе, смотрела на рю де Фран-Буржуа, и нежаркое солнце парижской осени согревало мне щеку. Официант с галльской ловкостью поставил передо мной тарелку круассанов и большую чашку кофе. В сотне ярдов дальше по улице два велосипедиста остановились у светофора и завели разговор. На одном из них был синий рюкзак, из которого под разными углами торчали два длинных багета. Воздух, неподвижный, сырой и теплый, хранил ароматы кофе и выпечки и резкий привкус сигарет.

Я дочитала письмо Трины. Она утверждала, что позвонила бы, но это слишком накладно. Трина лучше всех закончила второй год бухгалтерского учета и завела нового парня Сандипа, который пытался решить, хочет ли работать в отцовском бизнесе импорта-экспорта рядом с Хитроу, и обладал еще худшими музыкальными вкусами, чем моя сестра. Томас прыгал от счастья, что перешел в следующий класс. Папа преуспевал на работе и просил передать, что любит меня. Сестра ничуть не сомневалась, что мама скоро простит меня. «Она точно получила твое письмо, — сообщила она. — Я знаю, что она прочла его. Дай ей немного времени».

Я отпила кофе и на мгновение перенеслась на Ренфру-роуд, в дом, который, казалось, был в миллионе миль отсюда. Я сидела и чуть щурилась под низким солнцем, глядя, как женщина в темных очках поправляет прическу в зеркальной витрине магазина. Она поджала губы, изучив свое отражение, расправила плечи и пошла дальше.

Я поставила чашку, глубоко вдохнула и взяла другое письмо, письмо, которое носила с собой уже почти шесть недель.

На конверте под моим именем было напечатано большими буквами:

ПРОЧЕСТЬ В КАФЕ «МАРКИЗ»

НА РЮ ДЕ ФРАН-БУРЖУА,

В КОМПАНИИ КРУАССАНОВ

И БОЛЬШОГО CAFÉ CRÈME.[68]

Я засмеялась сквозь слезы, впервые прочитав надпись на конверте, — так похоже на Уилла! Командует до последнего.

Официант — высокий проворный мужчина с десятком листков бумаги, торчащих из-за фартука, — обернулся и поймал мой взгляд. «Все в порядке?» — спросили его поднятые брови.

— Да, — ответила я. И немного смущенно добавила: — Oui.[69]

Письмо было напечатано. Я узнала шрифт с открытки, которую он когда-то прислал. Я откинулась на спинку стула и приступила к чтению.

Кларк,

к тому времени, как ты прочитаешь это письмо, пройдет уже несколько недель. Даже учитывая твои новообретенные организаторские способности, сомневаюсь, что ты добралась до Парижа раньше начала сентября. Надеюсь, кофе вкусный и крепкий, круассаны свежие, погода еще достаточно солнечная, чтобы сидеть снаружи на металлических стульях, которые неизменно неровно стоят на мостовой. Неплохое место этот. «Маркиз». Стейк тоже хорош, если ты надумаешь здесь пообедать. А если посмотреть налево, ты увидишь «EʼArtisan Parfumeur», где по прочтении письма непременно должна попробовать духи под названием вроде «Papillons Extrême»(точно не помню). Мне всегда казалось, что они тебе подойдут.

Ладно, инструкции закончились. Есть несколько вещей, которые я хочу тебе сказать и сказал бы лично, но: а) ты бы распереживалась и б) ты бы не дала мне договорить. Ты всегда слишком много болтала.

Итак: чек, который ты получила в конверте от Майкла Лоулера, — это не вся сумма, а лишь маленький подарок, чтобы ты пережила первые недели без работы и добралась до Парижа.

По возвращении в Англию отнеси это письмо Майклу в его лондонский офис, и он выдаст тебе соответствующие документы, чтобы ты могла получить доступ к счету, который он открыл для меня на твое имя. На этом счету достаточно средств, чтобы купить хорошенький домик, оплатить колледж и расходы на время очного обучения.

Мои родители будут поставлены в известность. Надеюсь, что благодаря этому и правовой поддержке Майкла Лоулера беспокойство будет сведено к минимуму.

Кларк, я так и слышу, как у тебя учащается дыхание. Не паникуй и не пытайся вернуть деньги — их недостаточно, чтобы ты лежала на диване до конца своих дней. Но они купят тебе свободу как от клаустрофобного городка, который мы оба называли своим домом, так и от решений, которые тебе приходилось принимать.

Я даю тебе деньги не для того, чтобы ты тосковала, или чувствовала себя в долгу, или чтила мою чертову память.

Я даю их тебе, потому что в моей жизни осталось мало хорошего. Только ты.

Я сознаю, что знакомство со мной принесло тебе горе и боль, и надеюсь, что в один прекрасный день, когда злость и печаль утихнут, ты поймешь: я не мог поступить иначе, и это поможет тебе прожить по-настоящему хорошую жизнь, лучше, чем если бы мы не встретились.