Нелида Пиньон - Сладкая песнь Каэтаны

Гулкое, почти эпическое эхо усилило грозный тон его речи. Теперь ему хотелось проявить себя настоящим мужчиной. Он готов был встретить коварного врага лицом к лицу и так развеять тоску после бессонной ночи. В эту минуту он понимал значение войны в жизни народов, понимал старания генералов раздувать конфликты, чтобы снять напряженность и облегчить всеобщие страдания после крушения иллюзий.

Любовь – эта западня – лишила его напористости. От страсти к Каэтане душа его размягчилась. И здесь, в пропахшем мочой здании вокзала, он признавал, что в последние годы мужчиной в доме стала Додо, и, конечно, у нее были основания жаловаться.

Нарсисо не пожелал выйти на открытый бой. Полидоро, точно самурай, крутился во все стороны, дабы не подставить врагу спину. И тут услышал шум на платформе. Значит, Нарсисо решился на поединок.

– Что вы здесь делаете? – ужаснулся Полидоро, не в силах понять, как здесь оказались Джоконда и Три Грации.

– Кто пришел первым, тот и вправе задавать вопросы. Скажите-ка, зачем вы нарушили наше уединение? Зачем вторглись в наше убежище?

Женщины брели, спотыкаясь и держась за руки. Каждая боялась остаться одна. На них еще были театральные костюмы, словно они ждали, что вот-вот их снова пригласят на сцену. На вокзале у них исчез лихорадочный озноб вчерашней премьеры, им не хватало голоса Каллас, который начал им нравиться.

– Где же вы провели эту растреклятую ночь? – Мотаясь на фазенду и обратно, Полидоро не видел ни огонька в окнах их заведения.

– Мы из «Ириса» бежали прямо сюда, – сообщила Себастьяна, которая только что проснулась и терла глаза.

Пальмира загрустила: Полидоро напомнил ей об Эрнесто, который теперь попал в объятия Вивины. Их быстротечная любовь не продержалась и неделю.

– Хуже всего, что мы голодны, – задумчиво сказала она, разглядывая пять голубков и огарки свечей на картонном подносе, оставшемся здесь от праздничного торта в честь дня рождения Каэтаны.

– Ах, если бы остался хоть кусочек того торта! И желудок Пальмиры словно огнем обожгло.

– Как жаль, что муравьи сожрали целый этаж, который мы забыли забрать домой, так торопились увидеть Каэтану, – пожаловалась Себастьяна, поглядывая на входную дверь. Она чутьем угадывала, что Виржилио, вечно оспаривавший у Эрнесто дружбу с Полидоро, придет на вокзал.

– Будь они настоящие мужчины, всякое могло бы случиться. А эти двое похожи скорей на жену Полидоро! – пожаловалась она.

Сон смеживал веки Полидоро. Он сел и откинулся на спинку скамьи. Рядом, понурив голову в отчаянии, сидела Джоконда. В этом самом здании, еще до того как паровоз дал свисток на повороте, она начала мечтать о Каэтане, которая, как она надеялась, одарит ее мечтами и надеждой.

– Подвиньтесь-ка, – сказала Диана, отодвигая Полидоро на скамье, ей тоже хотелось ощутить тепло упавших духом друзей по несчастью.

Теперь Полидоро оказался зажатым между двумя женщинами, и это его в какой-то мере утешало: он сможет вдохнуть хотя бы их запахи. Вспомнилась Додо: ее тело он совершенно позабыл. Эта мысль поразила его, несмотря на отупение от усталости. Впервые за много лет Полидоро признал, что женская природа у Додо такая же, как у Каэтаны, все на тех же местах, из которых мужчина извлекает удовольствие.

– Если бы Виржилио догадался, что мы здесь! – На душе Полидоро кошки скребли.

– Только от него мы и узнали бы, что же произошло в «Ирисе», – подхватила Себастьяна, верившая всему, что говорил учитель. Он не раз выказывал перед ней врожденную любовь к правде, хотя почти всегда дальнейшие события опровергали его предположения.

– Разве тебя там не было и ты сама не видела? – осудила Диана ее смирение, ее неспособность научиться как следует читать. С каким самозабвением Себастьяна обнимала мужчин, свято веря, что только они обеспечат ей хлеб насущный!

– Я смотрела на публику. Откуда мне знать, что там произошло за кулисами?

И Себастьяна гордо улыбнулась, ведь она правильно употребила слово, обозначавшее проходы и тесные закутки за сценой, через которые артисты проходили, перед тем как выйти на сцену, зачастую в томительном экстазе, который лишал их уверенности в себе.

– Как я страдала на сцене, когда приходилось открывать рот, а пела за меня какая-то покойница!

Себастьяна нервно обошла скамью. Ее грусть, увеличивавшаяся по мере того, как она говорила, доходила до Джоконды, Дианы и Полидоро лишь наполовину. Только Пальмира, стоявшая поодаль, могла наблюдать за ней.

– Кто тебе сказал, что за нас пели мертвецы? Вот поэтому, наряду с прочим, я предпочитаю видеть среди нас доктора Всезнайку, а не слушать, что ты несешь, – безжалостно унизила подругу Диана.

Себастьяна решительно вернулась к скамье и вызывающе ответила Диане:

– Я ступила на сцену и останусь актрисой до самой смерти. Пусть спектакль и не был доигран до конца. Я горжусь этим ремеслом!

– Прощай, искусство! Теперь мы всего-навсего проститутки, – горько заметила Диана, тем самым показывая коготки.

С каждой минутой Полидоро и Джоконда все больше ощущали усталость после бессонной ночи. Их головы медленно склонялись одна к другой. Взаимная поддержка создавала подкрепляемое сонливостью впечатление, будто они сидят на диване каждый у себя дома. Сладкая мечта о собственном домашнем очаге со всеми его удобствами казалась не такой уж несбыточной.

Пальмира разбудила Джоконду, голова Полидоро дернулась, потеряв опору.

– Они еще перегрызутся, Джоконда.

– Оставь меня в покое. Мало тебе того, что случилось? – Джоконда очнулась от летаргии с горьким привкусом во рту.

Пальмира подобрала сахарных голубков и огарки свечей, спрятала в сумочку. После того как она покинула «Ирис», ей претило всякое расточительство.

– Я хочу знать правду, – сказала она, роясь в мусоре.

– Правду? Правду о том, что мы провалились? – Джоконда привстала. Полидоро вовсе упал на нее. – Проснитесь, Полидоро! – Джоконда приходила в себя.

Вытолкнутый из теплого гнезда, Полидоро испугался. В смутное для него время жизнь всегда возвращалась к нему через женское тепло, горячий источник, в который он окунался в своих снах. Не зная, какие шаги предпринять, осматривался, пытался восстановить ускользнувшие от него подробности. Вот и теперь надо было в ближайшем будущем прояснить некоторые вещи, пока что казавшиеся ему темными.

– Держу пари, Виржилио вот-вот появится, – сказала Себастьяна. Она уже жить не могла без учителя. Благодаря ему жизнь могла когда-нибудь улыбнуться ей. Особенно когда он пичкал ее историями, которым она верила только потому, что узнавала о них от него. Прекрасные, как солнечный день, истории. Для нее они были вроде поездки в Рио-де-Жанейро.