Мой обман - Ольга Тимофеева

43

Лера

— Просыпаемся, — слышу женский голос так глухо, как будто меня забетонировали, а снаружи спрашивают, как я там.

Не понимаю сразу, где я и почему должна просыпаться. Но делаю вдох и ощущаю запах антисептика и кварца. Снова больница.

И в мозгах молниеносно по нейронам стремятся импульсы, пробуждая воспоминания. Как плохо стало на улице. Кто-то вызвал скорую. Боль сильная, а потом кровотечение.

Такая слабость, что даже руку поднять не могу. Цепляюсь пальцами за сорочку и, перебирая ими, ощупываю живот. А его нет. Нет живота. И малышки моей в нем нет. Зато есть повязка, сигнализирующая о том, что произошло нечто без моего ведома и согласия.

Расклеиваю слипшиеся губы и делаю вдох:

— Где мой ребенок? Что с ней?

— О, проснулись, отлично. Я сейчас капельницу поставлю. Ну и натворили вы дел. Лучше бы ехали рожать в платную клинику. Теперь, глядишь, ещё и главного снимут из-за вас.

Я ничего не понимаю из того, что она говорит. А когда она выпрямляет мою руку, та болью отдается в нервные окончания. Как будто рука сломана. Опускаю глаза и замечаю там катетер.

— Что с ребенком?

— Ребенок в отделении для новорожденных. У вас девочка. Как только вы поправитесь, вас переведут в одну палату.

— Я могу позвонить кому-нибудь и сказать, что я тут. Меня ищут, наверное.

— Не волнуйтесь, вас нашли. Тут был ваш муж, его пропускали. Переживал очень, а потом его должны были отвести к вашей дочери.

Я облегченно улыбаюсь и выдыхаю. Был тут. Захотел увидеть нашу дочь. Я хочу верить, что бескорыстно, но последние слова папы говорят о другом.

Как же тяжело лежать тут и ворочать туда-сюда мысли. Все, что говорил отец, и с чем согласился Миша, хочу, чтобы оказалось неправдой. Чтобы какое-то недоразумение было. Чтобы все было по-старому. Только бы отец не оказался прав. Если я потеряю Мишу, то с маленьким ребенком на руках и без денег я не проживу. Придется вернуться к ним и делать то, что скажет отец. А если это еще и ребенок Вани?

— А могу я позвонить? — окликаю девушку, которая уже собирается уходить.

— Если все будет хорошо, то вас скоро переведут в общую палату, вот тогда вы сможете позвонить, а вас смогут навещать.

— Пожалуйста, можно один звонок сделать? Я хочу знать, видел ли муж нашего ребенка.

— Нет, не положено. Меня могут за это уволить. С вашим ребенком все в норме. Легкая степень недоношенности. Но он должен скоро адаптироваться.

Девушка улыбается мне и оставляет одну. Не понимаю, почему никто не может зайти ко мне. После аварии и тетя Нина приходила, а теперь как испарились все. Может меня обманули, что Миша знает. Отец, например, всех подкупил.

Позже ко мне приходит та же медсестра снимает капельницу и делает еще какой-то укол, от которого я тут же засыпаю.

Просыпаюсь только, когда кто-то дергается створки жалюзи вверх, запуская в палату солнце.

— Доброе утро, как себя чувствуете? — спрашивает немолодой врач.

— Как мой ребенок? Когда я смогу ее увидеть?

— Значит, уже лучше, — улыбается в ответ, — ребенок — это другое отделение.

— А что со мной было?

— Поднялось давление и это спровоцировало отслойку плаценты, а начавшееся кровотечение не оставило нам выбора. Пришлось делать экстренное кесарево. Зато теперь вы и ребенок в безопасности.

— Скажите, могу я увидеть или позвонить кому-то из родственников.

— Сюда запрещен вход, как будете поправляться, тогда переведем в общую палату. Но пока к вам посещения запрещены.

Какие-то они все подозрительные и таинственные. Как будто скрывают что-то. Вернее, я точно вижу, что скрывают и это связано со всеми, потому что не пускают никого.

О боже. А если это из-за Миши? И отец дал все-таки ход тем бумагам, которые обещал не показывать.

Я жду, когда врач уйдет, и снова жду медсестру. Прошу дать мне телефон, чтобы сделать звонок. Я же с ума сойду, если он Мише что-то сделает. Маму подключу и она поможет найти компромат на него и засадить в тюрьму. Пусть только сделает что-то…

Сквозь сон слышу шум, четкие жесткие голоса. Как в органах.

— Сюда нельзя, — слышу голос как раз напротив двери. — Его дочь после операции, еще слаба. Ей нельзя волноваться. И вообще она была под наркозом, ничего вам не скажет.

— Хорошо, мы изучим видео с камер.

Его дочь…. причем тут я? И при чем отец? Его дочь после операции… Это точно про меня.

А меня как будто специально отрезали от всех. Ни телефона, ни встреч, только какие-то обрывки фраз, ни дочь увидеть, ни все еще мужа, ни маму.

И еще один день тут же в полусознательном положении. Пока в какой-то из моментов не открыла глаза, проснувшись, и не поняла, что я уже не в чертовой реанимации, а в обычной палате.

— Наконец-то, — слышу голос рядом и чувствую, как сильно кто-то сжимает мои пальцы.

— Привет, — Миша поднимается со стула и, наклонившись ко мне, целует в губы. Рукой за шею направляет к себе. Как скучала по ним. По его запаху. По тому спокойствию, что дарил всегда. — Опять нас всех заставила собраться в больнице, — шепчет в губы и отстраняется. Придвигает ближе стул и аккуратно берет мою руку с катетером и гладить ладошку. — Знаешь, на какое-то время я даже подумал, что потерял тебя. Навсегда. Это были самые страшные минуты моей жизни. Когда понимаешь, что вернуть нельзя ничего. Как в ловушке. Выход есть,