Татьяна Лисицына - Я не могу проиграть (СИ)

— А что тут можно придумать, — разошлась я, зажав деньги в кулачке, — Поужинаем где-нибудь. А потом поедем или к тебе, если ты не женат, или ко мне, если тебя уже окольцевали.

Мужик расхохотался и похлопал меня по плечу.

— А ты молодец! Если позвонишь, обещаю изменить сценарий.

— Может быть, — я развернулась и, помахивая визиткой, пошла к прилавку, наблюдая за Вадиком, он был бледнее самой нежной белой розы.

Неожиданно я почувствовала, что кто-то схватил меня за запястье, я повернулась и встретилась взглядом с грузином:

— Что ты себе позволяешь? Это был мой клиент. Не выскакивай из-за прилавка, моя сладенькая, а то я тебе устрою здесь.

Ко мне подскочил Вадик.

— Отпусти ее немедленно!

— Следи за бабой! — грубо ответил грузин, выпустив мою руку. — Пусть с места торгует! Нечего выскакивать!

— Она больше не будет.

Вадик взял меня за руку, прошипев на ухо:

— Совсем сдурела, то под прилавком сидит от страха, то на людей бросается.

— А у меня тоже есть телефончик, — я помахала визиткой. — Он ждет меня на ужин.

— Дай сюда! — Вадик потянулся за визиткой. — Вечно к тебе липнут какие-то козлы.

— Он не козел, он генеральный директор… — начала читать я, но внезапно он вырвал у меня визитку, я потянулась ее отнимать и опрокинула ведро с водой на ноги торговавшей по соседству армянке.

— Да ты больная что ли, — возмутилась она и покрыла меня трехэтажным.

Еле сдерживаясь от смеха, я пролепетала извинения, а когда повернулась, то заметила клочки визитки, разлетавшиеся по ветру. Вадик улыбался, а я подумала, что вряд ли этому мужичку удалось бы изменить сценарий, разве что слегка оттянуть финал.

К вечеру мы валились с ног от усталости, но выручка была очень хорошей, намного больше чем мы ожидали. Я оказалась права, южные розы, яркие, с большим бутоном, привлекали больше внимания, чем их подмосковные собратья. Мы бережно собрали остатки и двинулись к метро. В кармане шуршали мои первые, самостоятельно заработанные деньги, и если бы не предстоящая встреча с мамой Вадика, я испытывала бы состояние эйфории, все оказалось не так сложно. Около подъезда мы остановились, Вадик закурил и спросил меня:

— Ну, ты довольна, бизнес-леди?

— Конечно, — улыбнулась я из последних сил. — Только боюсь встречи с Екатериной Ивановной и ужасно устала. Сейчас бы завалиться на диван и спать, спать, спать.

— Не бойся мамы, она у меня мировая женщина, она тебя полюбит.

— Мне не нужно любви, я не собираюсь у вас задерживаться. Если дела пойдут, надеюсь, я скоро смогу снять что-нибудь.

— Ты совсем не собираешься возвращаться домой?

— Нет, я теперь сама по себе.

— Ну, хотя бы маме позвони. Она же волнуется.

— Позвоню попозже, пусть думает, что я еще отдыхаю. Я собираюсь сначала снять квартиру, а потом уже объявить ей о своей самостоятельности. Пусть выходит замуж, делает все, что ей угодно, я с ними жить не буду.

— Ты очень жестока к матери, она не заслужила этого. Она всего лишь полюбила.

— Полюбила! — сморщилась я. — Из-за того, что одному человеку кажется, что он влюбился, он ломает все, что строилось годами. А того, кого он любил раньше, с кем он делил радость и горе, он готов послать к черту вместе с отпрысками, которые тоже стали помехой новому чувству. Нет, здесь что-то неправильно, близкие люди не должны страдать оттого, что новый мужчина оказался вдруг милее собственного мужа. Можно же как-то бороться с собой? Не складывать же сразу лапки и вздыхать: «Ах, это любовь, я ничего не могу с собой поделать». Да и кончается все это всегда плохо.

— Почему плохо?

— Потому что эйфория проходит, когда они, наконец, оказываются вместе. У плохого начала не бывает хорошего конца. Мы не можем быть счастливы из-за чувства вины за покалеченные души детей.

— Ладно, посмотрим, как ты запоешь, когда сама влюбишься.

— Я уже люблю, тебя, — улыбнулась я, в этот момент я действительно любила не только Вадика, но и весь мир.

— Меня ты не любишь, Вика, к сожалению, — грустно сказал Вадик, — Да и никогда не любила.

— Глупости! Тогда почему же я с тобой?

— Потому что ты хочешь поиграть во взрослую жизнь, а я на данный момент самая подходящая кандидатура, — сказал он, не глядя на меня.

— Зачем ты так? Я хорошо к тебе отношусь, просто, может быть, я не умею любить.

— Просто я не тот, кто тебе нужен. Я был для тебя другом, другом и остался, несмотря на то, что мы теперь спим вместе.

«Зря я это затеяла», — подумала я. «Нельзя было начинать все это с ним. Он заслуживает любви».

— Вика, милая, — он наклонился ко мне и обнял. — Я все равно тебе благодарен, что ты со мной, я был твоим первым мужчиной, это останется со мной на всю жизнь. Просто я не знаю, как я буду жить, когда ты уйдешь.

— Может, я надоем тебе раньше, чем уйду? Перестань раскисать, все будет хорошо, пойдем лучше домой, — мне хотелось закончить этот разговор. И почему людям не живется без того, чтобы втрескаться в кого-то по самые уши? Лично меня уже достала эта любовь.

Вадик открыл дверь своим ключом. Екатерина Ивановна вышла в коридор и грозно заявила:

— Явился, значит, блудный сын!

Я выступила из-за спины Вадика и пискнула:

— Здравствуйте!

Она бросила на меня беглый взгляд и обрушилась на Вадика:

— Да как ты смел так поступить со мной! Я ночей не спала, не знала, жив ли ты. Как ты мог укатить на юг без разрешения, да еще с девчонкой из этой семьи? Да тебя посадит ее мамаша только за то, что ты рядом с ней стоишь. Сколько раз я тебе говорила, держись от нее подальше. А что это за розы в ведрах? Вы что, их украли? Господи, ну послал же Бог сынка.

Я никогда не видела ее в таком состоянии. В ее глазах стояли слезы, а голос дрожал и срывался на визг. Вадик молча стоял в углу, видимо, тоже ошарашенный.

Я решила взять огонь на себя.

— Екатерина Ивановна, — начала я спокойно и твердо. — Вадик не виноват, это была моя идея поехать на юг, с ним или без него, я бы все равно уехала, так сложились обстоятельства. А он, как хороший друг, пришел мне на помощь, и не позволил уехать одной. Вы можете им гордиться! — выпалив свою тираду, я твердо посмотрела ей в глаза.

Она смахнула слезы и ушла в ванную, буркнув:

— Идите на кухню.

Она долго отсутствовала, лишь было слышно, как в ванной текла вода.

Мы сидели за столом, Вадик разглядывал свои руки, а я спросила:

— Ты же говорил, что все ей рассказал?

— Я обманул, — честно признался он. — Я боялся, что ты тогда не пойдешь к нам.

Я хотела ему сказать все, что о нем думаю, но в этот момент Екатерина Ивановна вернулась и села за стол.

— Вика, тебя надо было бы выпороть… — начала она.

— Давайте я вам все расскажу, — перебила я, — Тогда, может быть, вы не будете считать меня сумасбродкой.

И я начала рассказывать, о маме, о том, как она полюбила другого, про папин уход из жизни, о том, как я не могла оставаться дома, и, наконец, о том, что мама собирается снова замуж. Но это ее, мамино, личное дело, просто я не хочу в этом участвовать, я не буду жить с ними, я собираюсь начать собственную самостоятельную жизнь и жить отдельно, а также зарабатывать себе на жизнь.

Во время моего рассказа меня никто не прерывал, две пары внимательных глаз не отрывались от моего лица, в заключении я сказала:

— Екатерина Ивановна, вы можете сейчас позвонить моей маме и сообщить ей, что я здесь, вы можете просто выгнать меня, и вы будете правы. В любом случае я не вернусь домой — это мое решение.

Я смахнула некстати выступившие слезы и ушла в ванную, предоставив им возможность все обсудить. Холодная вода остудила горящие щеки, но, к сожалению, не смыла моих слез. Я сидела на краю ванной и проклинала свой бестолковый, почему-то называемый прекрасным, возраст, из-за которого я не могла распоряжаться своей жизнью, так как хочу, и по-прежнему оставалась зависимым от воли взрослых существом.

Тихий стук в дверь прервал мои размышления. Ополоснув лицо, я открыла дверь — Екатерина Ивановна протянула мне халат и полотенце.

— Думаю, тебе захочется принять душ перед ужином, — ее взгляд был теплым, таким как раньше, когда я приходила к Вадику просто в гости.

А потом мы ужинали жареной картошкой с котлетами, и все было, так как будто я давно здесь жила. Екатерина Ивановна поставила только два условия: первое, чтобы я сообщила маме, что со мной все в порядке, а второе, чтобы мы закончили с продажей цветов до 1 сентября и пошли в школу. Я согласилась и написала маме коротенькое письмо, что жива, здорова и работаю. А в школу я не собиралась возвращаться, пора детства закончилась для меня давно, и тяга к деньгам у меня была куда больше, чем к знаниям. Но об этом я никому не сказала, лишь пообещала, что постараюсь решить свои проблемы за оставшиеся два месяца. После ужина мы занялись посудой, а Вадик ушел курить на лестницу. Екатерина Ивановна прошептала: