Владимир Витвицкий - Двадцать пять дней на планете обезьянн

— Я уже подумала, — согласилась с ним Безьянна, — а для нее, пожалуйста, — кивнула она на Шимпанзун, — подороже.

— Красоту и дрисрисская фуфайка не испортит, — заулыбался рафинад, — но спортом все же лучше заниматься в удобных и качественных вещах.

— Приятнее, — снова поддакнула Безьянна, и снова со значением посмотрела на сомневающуюся подругу.

— А у вас в магазине именно такие вещи? — сознавая глупость, сиротливо уточнила Шимпанзун.

— Лучшие фирмы Гевронии! Они все там на спорте помешаны, — все и сразу объяснил продавец.

— Давай, на дорогу выруливай! — крикнул Абызн.

Примат кивнул, хотя зачем кричать — двигатель-то сзади. На севере вся вода стекает в болота, а остальное — это или камень, или песок, и они неплохо катнули, предварительно выгнав Мичурина наружу. В общем-то и БэТээР завязнуть могет, но управляя им, можно на мгновение забыться и представить себя отважным вертолетчиком, ныряя в провалы и взлетая над буграми. Восемь колес, высокая посадка, мощный двигатель — все это способствует обману, а броня придает штурмовитости. Правда, со стороны все выглядит довольно неуклюже, особенно если быстро и ровно или медленно и криво. Но есть, есть в БТРе одно немаловажное преимущество — резиновые колеса, как известно, не проводящие тока. Но для Примата это не аргумент — он штабной спортсмен и гордость для начальства, так что стандартный для Абызна заезд для него редкость, а значит удовольствие. Его работа, то есть тренировка, запланирована на после обеда, и это уже для него привычный, спортивный стандарт. Кидает, колеса разбросали камни и корни, но они уже выбрались на дорогу — все, испытание кончилось, дальше поведет мичуринец.

Покупка совершена, а чек оплачен, и кошелек стал легче и скромнее примерно на одну месячную зарплату. Заграничным светом подсвеченный рафинад быстренько завернул все в красивый, с угловатыми гевронскими надписями пакет, и что совсем обидно — пакет совершенно не оттягивает руку. Вес полукупальника-полукостюма почти неощутим, это как раз и обидно, но понятно, что удобно. Фирма! В Гевронии в самом деле все помешаны на спорте, а их лыжи, за которые она только подержалась, кажутся легче воздуха и из них можно делать самолеты — костюмчик для полетов она уже приобрела.

Только зачем он ей? От матери ей достались длинные ноги, а от отца наполненность плеч. У нее все нормально, и еще есть лень — личное ее ноу-хау, так что мамкинг необходим не ей, а Безьянне. Это она смущает Шимпанзун совместной летней поездкой на море, а зная привычки обезьяннов приливных зон различать сначала силуэт, а затем всматриваться в формы и уже потом заглядывать в лицо, тащит за собою в спортзал и ее. А там красиво изогнутые тренажеры, конечно же, импортные, и ритмичная музыка, и карманный Олнцес. Она сдалась, впрочем, не сильно сопротивляясь — ведь заполненность вечеров так необходима молодой обезьянне. Но сегодняшний вечер заполнен более чем — после первого занятия сразу же нужно бежать на ночную вахту.

9. Второй день на планете обезьянн. Ближе к вечеру.

"Шум улицы.

На качество пространства

никак не реагирующий бюст".

— Привет чемпионам! Давно ждете?

— Здравствуйте, дядя Примат!

Примат осторожно, но все-таки бухнулся на переднее сидение, и оно жалобно скрипнуло.

— Не очень. Пристегнись, поехали.

Абызн дал газ, и малолитражка самой распространенной в Русбандии марки, тезка популярного бутылочного пива, рванула вдоль домов. С некоторых пор Примат шефствует над детьми Абызна, мальчиками девяти и десяти лет, записав их в секцию борьбы. В дни тренировок Абызн минут на двадцать убегает со службы, чтобы забросить сыновей в спорткомплекс, а заодно с ними и Примата. Примат, естественно, не против, но после тренировки на него возложена обязанность — довести их до дома, если вдруг Абызн не сможет подскочить. Всему виной сильное движение — в Северообезьяннске на восемьдесят тысяч жителей приходится двадцать тысяч автомобилей, а дорога только в двух направлениях — на север, к близкому краю мезли, и на юг, в благословенные пампасы.

— Скоро ходить разучишься.

— Хороший ты парень, но не шофер. Я же на службе.

А мальчишек зовут Семь и Восемь. Абызн-папа года два назад назвал их так, хотя, конечно у них имеются свои, вполне нормальные обезьяннские имена. Абызн-муж, считающий себя достаточно разумным и прагматичным обезьянном, в чем убедил и жену, решил отмучиться сразу — и как следствие появилось двое сыновей с разницей в один год. Но у жены еще осталось будущее и она задумывается о дочери, а Абызн о жировых отложениях, и эта разность интересов вносит небольшое противоречие в их отлаженную семейную жизнь. Впрочем, это еще не ближайшее будущее, так что Абызн не всегда осторожен.

До спорткомплекса не больше пяти безсветофорных минут, и машина, вжарив вверх по прямой и обогнав рейсовый автобус, крутанулась на небольшой автостоянке у входа в комплекс, в его стеклянный вестибюль. Сквозь стекла на серую, а кое-где в грязном снегу улицу таращатся зеленые пальмы — предполагая юг и презирая север.

— Я заеду, как обычно, и чтобы дядю Примата слушались!

— Ладно! — стандартно ответили Семь и Восемь и, протащив по сидению ранцы из раскрашенной плащевки, вывалились из машины.

— Присмотри за ними, и подожди, если что.

— Если — что? — попытался возмутиться Примат. — Тебе невозможно отказать.

— Я знаю.

Большой обезьянн хлопнул по машине и самоуверенности друга дверцей, Семь и Восемь пробежали ступеньки лестницы, зная, что дядя Примат догонит их в вестибюле, Абызн, проехав пару-тройку метров, принялся сторожить промежуток в движении машин, а к остановке начал подруливать минуту назад оставшийся позади автобус. Примат взбежал по лестничным ступеням, за детенышами, в вестибюль.

— Опаздываем?

— Успеваем, не надейся.

За спиной прошипели автобусные створки, а они заспешили вдоль длинного ряда спортзаловских окон. Внутри, за вымытыми по случаю наступающей весны стеклами, в погоне за мужественностью обезьянны дружно жмут и тянут, налегают на круглое железо. Но Безьянне и Шимпанзун туда не надо. Однако в одно из окон глазеет дед, с палочкой в руках и старостью в теле. Древний человек, и еще не видя глаз, все же есть уверенность в том, что они давно бесцветны. Количество прожитых лет уменьшает цветность глаз, влияет на живость взгляда и возможности тела, напоминая короткой, но неуютной мыслью о незаметном скольжении времени и о том, что всех эта неуютность каждого дождется и что никого не минует — сколько мышцу не напрягай.