Безнадёжная любовь (СИ) - Смелик Эльвира Владимировна

Данька внутренне съежился, изо всех сил стараясь выдержать насмешливый взгляд холодных глаз, нет, вовсе не Лысого, а его здорового приятеля. Тот, растянув тонкие губы, приоткрыл рот, будто хотел что-то сказать, но так и не сказал, промолчал, лишь чуть заметно улыбнулся.

Данька попятился и неожиданно уперся спиной во что-то, легко качнувшееся от его толчка, а потом услышал позади ехидный смешок.

— Куда же ты?

Еще один. Высокий, длиннорукий, наверное, где-то прятавшийся раньше, а сейчас преградивший дорогу к отступлению.

И Данька испугался. Нет, совсем не тому, что их было трое, что они были сильнее. Весь ужас заключался в том, что они проникли сюда, в его квартиру, своим присутствием испоганили его родной дом. Дом, который принадлежал лишь Даньке и его родителям, их маленькое царство, их скромную крепость, их мир, в который никому не разрешалось вступать, особенно так, как сделали эти трое, нагло развалившиеся на родительском диване, бросившие под ноги мамину любимую плюшевую подушку. Если они пришли сюда, значит, они будут не просто его бить, значит, они задумали еще что-то более страшное.

— Что, Кабан? — обратился Лысый к своему здоровому дружку, — Хозяин пришел — пора начинать, — и хихикнул.

— Да он, я вижу, вовсе нам и не рад, — разочарованно протянул Кабан.

— Отчего же! — выдавил из себя Данька. — Давно хотел узнать, как твои штаны, — он даже сумел усмехнуться, пусть не так уверенно и надменно, как хотелось бы.

— Какие еще штаны? — удивленно раздалось за спиной, и Данька обернулся.

— А ты не знаешь? — почти радостно крикнул он и невинно спросил: — Я расскажу, ладно?

У Лысого вылезли из орбит глаза.

Данька опомнился, когда со всего размаха ткнулся лицом в стол, почувствовал животом его гладкую, полированную поверхность. Теперь у него появилась возможность придти в себя и оценить ситуацию, потому как внезапно наступило затишье, и не только он, а и его враги переводили дыхание.

Крепкие безжалостные руки прижимали Даньку к столу, и он лежал тихо, стараясь не смотреть по сторонам, туда, откуда доносилось хриплое, усталое дыхание его врагов.

Клиент готов! — крикнул Лысый, и его голос взволнованно сорвался на высокой ноте и превратился в нервный визг.

А потом раздался хорошо узнаваемый, но такой непривычно громкий и пугающий скрежет расстегиваемой «молнии», а еще через мгновенье кто-то с силой рванул ремень так, что металлическая пряжка больно впилась в живот.

— Никак! — зло прорычал Кабан и дрожащим голосом заорал: — Снимите с него штаны!

Холодный пот прошиб Даньку, сердце остановилось, и он не в силах был даже вздохнуть.

— Сам сними! — Лысый выругался. — Мы же держим.

Данька обострившимися вдруг чувствами ощутил дрожь и неуверенность державших его рук и рванулся.

Они не смогут с ним ничего сделать! Не смогут! Нет!

Данька извивался, метался, бился, он царапался и кусался, словно бешеный зверек, он не чувствовал обрушившиеся на него удары. Всеми силами, всем своим существом, слившимися в единый комок душой и телом он желал одного — вырваться. Вырваться, во что бы то ни стало, полуживым, да пусть даже мертвым, вырваться, вырваться, вырваться.

— А-а-а! Лысый — сволочь! — взревел Кабан. — Да держи же его!

Поздно. Данька уже вывалился из дверей, метнулся вниз по лестнице, и только далекий отзвук нагнал его:

— А-а-а!

Морозный воздух обжег щеки, но сначала Данька принял как облегчение суровый холод и подставил под его ледяное дыхание разгоряченное лицо, даже положил в пересохший рот белый комок снега. Аж зубы заныли от внезапной свежести. И сразу ледяной ветер проник под слишком легкую одежду, прогнал по коже волну мерзлой зяби, и Данька почувствовал, как вздыбился на руках маленький, чуть приметный пушок, а от этого внутри что-то затрепетало, словно мороз проник до самых костей.

Он оглянулся. Нет! Домой идти нельзя. Не спасет дом от мороза и ветра, как не спас от злых людей. Ищи, Данька, другое место, где будет спокойно и тепло, где не изломают тебя безжалостные чужие руки, где согреют и обласкают.

«Ма-ма!» — хотелось заорать Даньке. — Мамочка, милая, помоги мне!» Да что толку орать среди пустоты, среди чистого снега, среди прозрачного воздуха, где нежное касание снежинки, опускающейся на руку, словно удар холодным ножом.

Данька прижал к груди вырванный рубашечный лоскут. Может, будет теплее? Сделал пару шагов и опустился на заснеженную скамейку, подобрал ноги, обнял колени, сжался, закрыл глаза.

Пожилая женщина трясла за плечо сидевшего на белой от снега скамейке полураздетого мальчишку.

— Вставай! — повторяла без конца. — Ты же замерзнешь!

Мальчишка что-то твердил, то ли во сне, то ли в беспамятстве, и не шевелился. Тогда женщина немного отошла в сторону и позвала громко:

— Сережа!

Из темноты вышел парень, лет двадцати-двадцати трех, перепрыгнул через низкую, витую чугунную ограду и подошел к скамейке.

— Бог мой! — удивленно уставился он на мальчишку. — Ну и нюх у тебя, мать, на душещипательные зрелища!

— Не болтай, Сережа! — с укором посмотрела на него женщина. — Он же замерзнуть может до смерти.

— Вызови «скорую», — чуть морщась, словно видя нечто противное, посоветовал парень.

— Пока твою «скорую» дождешься, весна наступит.

— Ну, скажем, моя-то «скорая» поблизости.

Женщина уловила в словах негодование и вызов и посмотрела на сына ласково и нежно, как будто он был маленьким и несмышленым.

— Вот и сделай что-нибудь. Не оставлять же его.

Парень хмыкнул и сильно тряхнул мальчишку за плечо.

— Эй! Пора вставать!

Мальчишка, не открывая глаз, резко и как-то испуганно стряхнул чужую руку и сжался еще больше. Губы его беззвучно зашевелились.

— Эй! Не спи — замерзнешь!

— Сережа! — опять укор в голосе матери.

— Что?

— Машина в пяти шагах.

— Ага! И я его туда отнесу.

Женщина посмотрела одновременно умоляюще и требовательно, но ничего не сказала.

— А говорят, детей нынче трудно воспитывать! Так и заставляют совершать подвиги, — парень прошел вдоль скамейки, разглядывая мальчишку со всех сторон, потом со вздохом подошел и попробовал поднять его на руки.

Мальчишка закричал и попытался вырваться. На мгновенье распахнулись глаза, полные ужаса и боли.

— Ну и зрелище! — напряженно усмехнулся парень. — Но если он будет лягаться…

Кое-как он донес мальчишку до стоявший на обочине дороги машины и не очень-то бережно бухнул его на заднее сиденье.

— Не рано ли мне с младенцами возиться?

Женщина устроилась рядом с мальчиком, погладила его мягкие волосы.

***

Данька открыл глаза и увидел белый потолок и люстру, совершенно незнакомую люстру. Он скосил глаза и наткнулся на насмешливый, пронзительный взгляд.

— Эй, мам! Твой найденыш пришел в себя.

Слишком громкий голос отозвался болью в ушах, и Данька страдальчески свел брови.

В дверь заглянула женщина, совершенно чужая, никогда ранее не виденная женщина, но она отчего-то показалась Даньке знакомой. Женщина подошла к кровати.

— Как ты?

Даньке хотелось спросить: «Где я?», но насмешливые глаза парня удерживали его.

— Что же ты молчишь? Не бойся, — женщина посмотрела ласково, а Данька помрачнел: он никого не боялся.

Тогда парень придвинул стул к самому краю кровати, поудобней сел и обратился все так же насмешливо:

— Эй, молчун! Ты, возможно, не в курсе, но в общем-то тебе тут было худо пару дней. Жар, бред и все такое. А у тебя дома, наверное, с ума сходят. Надеюсь, ты помнишь, где живешь?

Сейчас Данька помнил только мучительные сны, обрывки которых все еще витали вокруг отяжелевшей головы. Холод, холод, боль и холод. Он вновь почувствовал озноб, натянул одеяло. Кругом снег, мороз жжет огнем. Может, он еще спит и видит этих людей во сне, они ведь снились ему однажды среди холода и тьмы.