Анна Берсенева - Мурка, Маруся Климова

Ну а если не умом, а чувствами – она, конечно, знала, почему это так. Точнее, помнила, как поразила ее эта женщина, когда она увидела ее впервые. И даже не сама она поразила – во внешности Анны Александровны не было ничего, что могло бы поразить воображение. Она была самая обыкновенная: сорокалетняя, стройная, русоволосая и сероглазая, очень просто и, наверное, очень недешево одетая. Женщина как женщина, ничего особенного. Разве что вкус у нее был особенный, отмеченный такой утонченностью, которой Маруся никогда прежде не знала. Она поняла это, когда однажды увидела в ее спальне букет. Это был простой букет из полевых цветов, но он был составлен так, что сразу притягивал и взгляд, и воображение. Даже ковер на полу был куплен, казалось, не сам по себе, а в тон этому неяркому букету.

Но все-таки Марусю поразил в Сергеевой жене, конечно, не ковер и не букет, а совсем другое... Глядя в спокойные глаза Анны Александровны, она вдруг поняла, что эта женщина была в жизни Сергея всегда. Конечно, Маруся и раньше прекрасно знала, что у маминого любовника есть семья – жена, сын, мать. Но все, что было связано с его семьей, являлось для нее такой же абстракцией, как его работа. Он уезжал на работу и уезжал к семье, это было для Маруси одно и то же, и она знала, что Сергей обязательно приедет со своей работы и от своей семьи в Тураково, не завтра, так послезавтра. При этом его приезды не становились для нее привычным делом, а оставались счастьем, потому что она знала и другое: Сергей ее, Марусю, любит, в этом их настоящая, их общая жизнь и состоит, а все остальное неважно.

И вдруг так неожиданно, так сильно она поняла: вот с этой женщиной, которую она за восемь лет увидела впервые, тоже проходила его жизнь, и это было так же необыденно, так же важно для его сердца, как все, чем была для него Маруся. Этого невозможно было не понять сразу, заметив, как Сергей смотрит на свою жену. Счастье стояло у него в глазах, простое и очень сильное счастье, а не то мучительное и безоглядное выражение, которое появлялось в них при виде Амалии.

Такого болезненного удара ревности Маруся не испытывала в своей жизни никогда. Она так растерялась, поняв это, что в первую же ночь хотела сбежать из ермоловской квартиры, притом хотела так сильно, что готова была вылезти в окно, хотя квартира находилась на шестом этаже да и бежать ей было вообще-то некуда.

Он привел ее в свой дом, в свою настоящую жизнь, это, Маруся понимала, было знаком самой большой любви и доверия. Но, понимая это, она чувствовала себя так, словно Сергей ее предал. И ничего не могла с собой поделать. И не подпускала к себе Анну Александровну.

Так что ей, пожалуй, удалось бы отбояриться и от выпускного вечера, если бы Сергей случайно не услышал про это мероприятие в машине по радио и не настоял, чтобы Маруся на него пошла.

– Если бы ты маленькая была, я бы не настаивал, – сказал он. – Но ты же уже большая, Мурка. Думаешь, всю жизнь тебя будут окружать только те люди, с которыми тебе легко и хорошо?

– Не думаю... – пробормотала Маруся.

А как бы она могла такое думать? Кроме Сергея, на свете вообще не было людей, с которыми ей было бы легко и хорошо. Даже с покойной бабушкой Дашей. Та, конечно, любила внучку, но любовь к ней была в бабушкиной жизни не на первом, не на втором и даже не на каком-нибудь пятом месте. Бабушке просто некогда было думать о таких неважных вещах, как любовь, потому что не только все ее время, но и все мысли занимало хозяйство. А Маруся ведь в отличие от козы и поросенка могла сама о себе позаботиться, да если бы и не поела вовремя, то визжать и блеять от этого не стала бы. Бабушка хлопотала по хозяйству с утра до вечера, но при этом хозяйство почему-то все равно выглядело запущенным и бестолковым: дом, казалось, вот-вот должен был завалиться набок, по двору были разбросаны прохудившиеся ведра, выцветшие тряпки и гнилые доски, коза давала мало молока, куры почти не неслись, поросята плохо набирали вес или вовсе дохли... Мама не обращала на это внимания – говорила, что на такую чушь вообще стыдно тратить жизнь. Марусе было жалко бабушку, но легко и хорошо с ней все-таки не было.

– А раз не думаешь, значит, надо привыкать к общению с разными людьми, – сказал Сергей. – Для начала в тех ситуациях, когда тебя по-настоящему обидеть не могут и есть кому тебя подстраховать.

Конечно, выпускной вечер был именно такой ситуацией. Одноклассники из новой школы сторонились ее, но всерьез не обижали – не считать же обидой мелкие шпильки со стороны девчонок и полное равнодушие со стороны мальчишек. Она была для них чужая, вот и все. А если бы кому-то вздумалось обидеть ее всерьез, то Сергей всегда ее защитил бы, это Маруся знала. Она прекрасно помнила, как, когда ей было четырнадцать лет, он без всяких просьб забрал ее из дорогого, очень престижного летнего лагеря, куда сам же и отправил, – забрал потому, что каким-то загадочным образом догадался, что ей там тоскливо и одиноко.

Выпускной отмечали в школе. Ермоловский дом стоял на Малой Дмитровке, а школа совсем рядом, в Старопименовском переулке. Сергей говорил, что эта школа описана в книге «Два капитана», но Марусе в это как-то не верилось. Хотя, наверное, просто все очень сильно изменилось с тех пор, когда в этой школе учился Саня Григорьев.

Выпускное платье Маруся купила себе сама. Она увидела это платье случайно и попросила на него денег, сказав, чтобы Анна Александровна больше ничего для нее не искала.

– Оно недорогое, – объяснила Маруся. – И босоножки у меня к нему есть, можно не покупать.

Платье и не могло быть дорогим – его продавала старушка в подземном переходе. Оно было связано из разноцветных ниток мулине и напоминало пеструю рыболовную сеть; под него надевался чехол из ткани, которая, старушка сказала, называлась сатин. Вообще-то платье понравилось Марусе в основном своей нелепостью – она купила его себе же самой назло. А босоножки из разноцветных кожаных шнурков когда-то сплел ей мамин приятель, престарелый хиппи.

Но Анна Александровна решила, что Марусе просто хочется выглядеть оригинальной. Она так и сказала Сергею, которому платье показалось диковатым:

– Сережа, она ведь еще подросток. Ну что такое семнадцать лет? Конечно, ей хочется пооригинальничать. Повзрослеет, и все это пройдет.

Разговаривали они на кухне. Сергей приехал с работы почти ночью, поэтому Анна Александровна думала, что Маруся уже спит и ничего не слышит. Но Маруся как раз вышла в туалет и чуть не заплакала, услышав эти слова про оригинальничанье и, главное, поняв, что Сергей с ними согласен.

Мир видел ее со стороны совсем другою, чем она сама видела себя изнутри. Может, если бы Маруся замечала у себя внутри что-нибудь такое же необычное, яркое, притягательное, что было в маме, то не слишком расстраивалась бы от такого несовпадения внешнего и внутреннего взглядов. Но она-то знала, что ничего особенного в ней нет. Аттестат со сплошными троечками совпадал с нею на сто процентов, хоть в пестром платье его получай, хоть в черно-белом.