Дневник на итальянском - Элиза Харрис

— Ой, а я рассказывала, что они кузены? — широко выпучив глаза, выпалила подруга, приведя меня в замешательство.

— Как мы. — вставил Форд, поиграв бровями.

— Да заткнись ты уже!

И так у этих двоих продолжалось бесконечно.

Вернувшись на рождение сестры, больше всего я боялась встретиться с Джеймсом. Но мои страхи оказались напрастны. Он не приехал.

Я слышала, их отношения с Кристианом стали ближе. Странная штука, жизнь. Живя под одной крышей, они не замечали друг друга. Но стоило оказаться за тысячи километров друг от друга, как начали ценить то, что имели и не видели всю жизнь.

Завороженно глядя, как в окне иллюминатора приближается посадочная полоса, я начинала дышать полной грудью. Казалось, я возвращалась домой. Туда, где всё началось. И там же закончилось.

Я летела на годик Корнелии, даже не подозревая о том, что спустя два года можно вновь начать дышать. Что твой воздух, которого тебе не хватало, всё это время ждал тебя. И он только твой. Только для тебя.

Bosson — OnInAMillion

Джеймс

В большом светлом здании стоял гул. Периодически что-то объявляли в колонках, люди плакали и смеялись, встречая друг друга с счастьем в глазах. Я ухмыльнулся, закинул сумку на плечо и размашистым шагом направился к выходу.

У большой новой машины, словно только из салона, облокотившись и скрестив руки на груди, улыбался отец. Его глаза так загорелись, стоило увидеть меня, что я понял — меня ждали.

Я так быстро сократил расстояние между нами, расталкивая прохожих, которые стояли, раскрыв рот посреди дороги, что не успел Кристиан Тёрнер опомниться, как я ухватился за него, обнимая. Как в детстве. Когда бежал поздно вечером, дожидаясь отца с работы. Впервые за эти годы, мне казалось, я снова почувствовал себя кому-то нужным.

Жить с матерью было невозможно. Её молодой любовничек оказался альфонсом и, обчистив мамашу, свинтил через полгода моего приезда. Не выдерживая её бесконечных наездов, пьянок и речей об отце, в которых она поливала грязью его и Грейс, я снял квартиру и жил сам, иногда, не выходя из дома неделями.

Отец вложил крупную сумму в моё обучение, но я предпочитал зарабатывать неплохие деньги и выбивать мысли о прошлом на ночных трассах, где главной наградой был адреналин. Только в тех случаях, когда скорость была такой высокой, что отдавала в виски, я мог хоть на минуту не думать о ней.

С годами, я только отчетливее понимал, как оплошал. Начал осознавать, что не идя я на поводу у эмоций, всё могло бы быть по-другому.

После переезда, я и правда стал жить иначе. Снял маски, которые так не любила Эрика, перестал зацикливаться на обидах и просто оставался верным себе, когда всё казалось хуже некуда.

— Кто-то в курсе? — уже сидя у отца в новой машине, которую он купил Грейс на рождение моей сестры Корнелии, на чей первый день рождения я приехал, настороженно спросил я.

— Она ничего не знает, — улыбнулся папа. — Если ты об этом.

Конечно, я об этом. О ком ещё я мог думать в тот момент? О ком я мог думать во приоре?

Всегда.

За это время изменились не только мои взгляды на жизнь, изменился и я. Каждый день, приходя домой глубокой ночью, смывая под холодным душем с себя запах табака и бензина, я просматривал социальные сети Эрики. Новых фотографий было мало. На одной из них она просто улыбалась, сидя со стаканом кофе в руке напротив зеркала, а на другой рисовала. Её волосы выбивали из высокого пучка, одежда была теплой и уютной, а старательная улыбка не сходила с лица.

И каждый раз, стоило мне увидеть её через экран, сердце пропускало разряд. Это говорило том, что я всё ещё любил её. Так же сильно, как в те годы, когда она была до ужаса противной и своевольной девчонкой. Самой необыкновенной и исключительной.

Пусть это мало походит на правду, но за два года во мне ни разу не возникло физического желания к кому-либо их своего окружения. Я не смотрел на девушек, как на потенциальных партнерш, не позволял строить себе глазки и заигрывать. В такие моменты, память постоянно подкидывала смех Эрики, её живой взгляд, большие оливковые глаза и самую открытую улыбку, на которую хотелось смотреть вечно.

Я переступил порог дома, казалось, спустя вечность. Родные стены, неизменный интрьер, запах свежести — всё осталось прежним. Всё, кроме детского плача, который разносился в стенах дома. Впервые услышав живой голос сестрёнки, я улыбнулся.

Черт возьми, впервые за два года.

— Они наверху, — подсказал мне отец, заметив взгляд, который оглядывал помещение в поисках Грейс и моей младшей сестры.

Я не присутствовал на родах и после. Не приезжал на Рождество и остальные праздники. Возвращаться было слишком опасно. Для собственных чувств, которые не утихали даже на расстоянии.

Зато практически изо дня в день мне звонила Грейс, отправляла фото Корнелии и заставляла малышку помахать мне крошечной ручкой. У неё были глаза Эрики. В точности, как у девушки, которую я безумно любил. Большие, обрамленные длинными черными ресницами, самого необычного цвета. Её крошечные черты лица совершенно не были пропорциональны большим глазищам.

И в тот момент, когда я увидел её в жизни, что-то во мне сломалось. Дамбу прорвало.

Малышка лежала на большой кровати, обставленная мягкими игрушками, а над ней, в домашнем костюме и растрепанными волосами, нависала Грейс.

— Джеймс! — увидев меня, накинулась с объятиями Грейс, забыв про лежащую на кровати малышку, которая не желая разделять внимания, запротестовала криком. — Боже, ты приехал! Мальчик мой…

Я вернулся от родной матери с нежеланием больше её видеть, а меня встретила мачеха, и я почувствовал себя дома. Её теплые слова, нервное дыхание, теплая улыбка и крепкие материнские объятия..

Странно. Не правда ли?

— Почему вы ничего мне сказали! — теперь женщина обратилась к отцу, стоящему позади меня у двери.

Я пожал плечами.

— Сюрприз. — улыбнулся отец.

— Я даже знаю для кого.

И она действительно знала.

Пока они любяще переговаривались, споря о том, кто должен был ехать встречать меня, я медленно подошёл к кроватке. Маленькие ножки и крошечные ручки дергались с воздухе, а сама малышка произносило что-то невнятное и неразборчивое.

Я причел рядом с ней. Большие любопытные глаза уставились на меня. Она приоткрыла губки, глотая воздух и пытаясь мне что-то объяснить на своём ломанной английском.

Такая маленькая и трогательная. Хрупкая. Невинная. Корнелия была совершенным блаженством. Маленьким ангелочком с упертым взглядом, который