Парадокс Севера - Виктория Юрьевна Побединская

Пашка рассмеялся.

— Я же не идиот, — ответил он. — Точно также, как и они не идиоты. Никто им таблетки в глотки не толкал.

В эту секунду я мечтала услышать, что это такая шутка. Что он не серьезно. Ведь не серьезно же?

— Они просто зарвавшиеся куски дерьма, которые не знают цену деньгам и тому, как они достаются. С них не убудет, уж поверь мне. Хотят себя травить? Пусть травят. Я здесь не при чем. Для меня это всего лишь шанс выбраться.

— Шанс? Ты вообще понимаешь, что несешь? — выкрикнула я, отталкивая его от себя, но по факту не сдвинула ни на сантиметр.

— Ах, ну да, — вскинул подбородок Пашка. — Теперь ты их защищаешь. Я только одного не могу понять, почему же ты тогда так уносила ноги?

— А вот это тебя не касается, — сквозь зубы процедила я.

— О, поверь, очень даже касается, — он с силой схватил меня за руку. — Когда он в очередной раз тебя вышвырнет, куда ты приползешь? Ко мне.

От этих гадких слов меня передернуло.

Он грубо схватил мой подбородок, до синяков впиваясь в него пальцами.

— Паша, отпусти, — пропищала я, захлебываясь от страха, но мои слова кажется его только сильнее разозлили.

— Вот только не надо снова изображать недотрогу? За последний год я уже сыт этим твоим дерьмом по горло.

— Убери от меня руки! — громче и грубее повторила я. Даже слезы на глазах высохли, оставляя лишь голую решимость.

Кровь стучала в ушах. «Выбраться, только выбраться». Я быстрее и, если выиграю хоть немного времени, смогу убежать.

— Есть один плюс, за который я обожаю твоих мажоров, — прошипел Пашка, наклоняясь ниже. — За все время, что я провел здесь, ни один не воспользовался лестницей. Знаешь, что это означает, Ди?

Я сглотнула застрявший в горле ком.

— Что здесь нас никто не потревожит.

Я понимала, моя борьба с ним почти не имеет шансов, но в этот момент в голове раздался собственный голос: «Я могу быть на двадцать сантиметров ниже, но это не помешает мне победить». А потом все случилось словно в замедленной сьемке.

Он протянул руку, меня схватить, но вместо того, чтобы отбиваться, я сжала пальцы и направила кулак в его горло. Пашка схватил воздух, согнувшись, и тогда я со всей силы ударила по переносице.

Рука вспыхнула как в огне. Из Пашкиного носа хлынуло так много крови, что я сама закричала, испугавшись даже больше, че он сам. Оттолкнула его и побежала вниз по лестнице, не оборачиваясь, потому что знала, он кинется следом. Умом понимала, нужно звать на помощь, вопить во всю мощь легких, но от сковавшего страха из горла не вырывался даже хрип.

Внизу мигал спасительный свет открытой двери, но вдруг я почувствовала резкую боль. А потом он повалил меня на пол.

Абстинентный синдром.

Именно так называется на языке медиков самое страшное для наркомана слово. Ломка.

Сильнейшая боль, пронизывающая тело, избавиться от которой можно только двумя способами: принять новую дозу либо навсегда отказаться от наркотиков, что в тот момент ощущается невыполнимым настолько, как до луны долететь. Большинство людей никогда не узнают, каково это. И я не знал. До момента, пока не увидел своими глазами.

Мой брат был наркоманом.

Он умер рано утром. Я даже не сразу понял, что произошло.

Говорят, люди чувствуют, когда должно произойти что-то плохое. Нарастающее чувство тревоги внутри, как назойливый сигнал будильника, что никак не выключить. Но я ничего не ощущал.

Проснулся, кое как доковылял до ванной, опираясь на костыли, зачесал еще короткие волосы назад. Бросил взгляд на часы и, не услышав знакомого шума за дверью напротив, подумал с раздражением: «он снова проспал», и прежде чем успел закончить мысль, моя рука оказалась на дверной ручке.

— Вставай, девять уже, — крикнул я. Брат даже не пошевелился. — Поднимайся, идиот! — Но единственное, что я услышал в ответ — тишина.

Он ушел.

С момента, когда я его нашел до приезда скорой прошло всего пятнадцать минут. Мало. Но пока я сидел напротив, пустыми глазами на него глядя, оказалось достаточно, чтобы раз и навсегда во мне что-то переломилось. Образ Севера, родившийся несколько месяцев назад, в те пятнадцать минут сформировался окончательно.

В сентябре мы с Антоном вернулись в академию. Другими. И не только внешне — очки, трость.

Сначала мы избивали каждого, кто хоть как-то был замечен в распространении этого дерьма. Словно от грязи очищая. Но прошел один, второй месяц, а дряни не становилось меньше, и тогда мне пришла в голову мысль о собственной системе. Системе, построенной на страхе, на таком авторитете, который ни единому человеку не удастся сломать.

С тех пор минуло двадцать девять месяцев, пятьдесят шесть красных карточек, девять черных и бесконечное число часов, которые я провел в наркологии и деканате.

И все это перечеркнула она одна. Все замкнулось на одной лишь девчонке, к которой вела эта тонкая ниточка. У судьбы абсолютно точно садистское чувство юмора.

Я пытался взять себя в руки, чтобы как-то переварить случившееся. Диана ушла. Что я ей наговорил? Я даже не помнил.

И вдруг, когда ярость улеглась, когда адреналин, бушующий в венах, успокоился, я задумался о том, если бы вообще ничего не было?

Если бы мы прошли мимо друг друга, так и не встретившись?

Хотел ли я этого?

Лишь в первую секунду да.

Но потом вдруг осознал, что больше не будет ни совместных завтраков по утрам, ни поцелуев, распаляющих до безумия, ни смеха друг другу в губы. Никто больше не будет по ночам утыкаться носом в мою ключицу, прижимаясь всем телом, чтобы от всего