Авраам Иехошуа - Любовник

Залез в окно мерзавец такой они уже не такие дураки как были во время образования государства думал что я умерла маленький араб накрыл меня простыней счастье еще что осталась слеза и упала а то бы задушил меня маленький зверь «фаттах» такой потом пытался накормить меня засунуть в рот милый мой а у меня была дочь и был внук все как сон сплошное разочарование и без конца в сущности.

Нет голода и нет жажды нет ощущений только мысль работающий ясный мозг есть даже сигнал в уме я могу думать о чем захочу но о чем?

Ушел мальчик оставил убежал и к лучшему если бы остался в доме еще я бы ему все отдала в подарок очень милый когда он читает газеты милый и опасный но почему ему должен достаться этот дом.

Ой Владыка Всевышний глаза закрываются исчезают темнота шкаф передо мною чернеет углы закругляются все растворяется прощай шкаф прощай стол темнота приближается надвигается быстро черный туман прощай пол прощай кресло я исчезаю а вокруг тишина хорошо подумаю наконец-то в тишине но о чем?

Машины исчезают с дороги прощай автобус что это сирена корабля словно мяуканье маленького котенка не слышу ничего не вижу ничего прощай улица довольно улица вдруг тонкий звон колокольчика а… а телефон звонит как маленький ягненок рядом со мной кто-то звонит хочет меня все слабее и слабее не звонок а свист ветра исчезает я знаю но не слышу жаль жаль меня потому что я умираю потому что я не…

Что это? Что здесь происходит? Кто здесь? Везде темно. Опустить жалюзи посреди дня! Что еще за новости! Наим стоит в углу и одевается.

— Папа, не делай ему ничего, он не виноват, папа, пожалей его!

Что это она кричит на меня так? Дафи совсем ненормальная. С ней надо что-то делать. Я с трудом понимаю, что здесь происходит. Меня надо пожалеть, а не его, я уже два дня в бреду таскаюсь по дорогам. Подошел посмотреть, действительно ли это Наим, что он делает тут. А он хотел увернуться, или мне показалось, что он собирается, и тогда я схватил его за рубашку, которая и так уже была порвана, и он повис в воздухе, барахтается, или это он такой легкий, или я забыл, какая сила таится в моих руках, ведь сила моя уже несколько лет как в спячке, а когда-то я поднимал моторы, переворачивал машины, сгибал трубы, выпрямлял помятые дверцы.

Я просто подержал его немного в воздухе за рубашку, даже не мной порванную, держу в темноте, а он решил, что я душу его, весь дрожит, и я понимаю его, потому что и сам я боюсь себя, я был способен на все. А Дафи быстро спрыгивает, отбрасывает одеяло, одевается, вся в истерике, никогда я не видел девочку в таком состоянии, нападает на меня. Наим молчит, я молчу, только она не умолкает:

— Оставь его! Он пришел сказать, что он увольняется!

А Наим, все еще вися в воздухе, повторяет за ней:

— Да, я увольняюсь.

— Откуда ты увольняешься?

— Отовсюду, от работы у тебя…

Я роняю его на пол. Сумасшествие какое-то.

— Ты никуда не уйдешь от меня сейчас, хоть ты и уволился. Ты слышишь?

— Слышу…

— Расскажи, что такое случилось со старухой. Где она? Я звонил, никто не отвечает.

А он смотрит на меня, совершенно спокойный.

— Я думаю, что она уже умерла.

— Что???

— Она уже со вчерашнего дня совсем парализована, не говорит, не отвечает, не ест.

— Так почему же ты оставил ее? — закричал я вдруг, у меня было желание растоптать его.

— Но он увольняется…

Снова Дафи. Я шагнул было к ней, чтобы заставить ее наконец-то замолчать, но она увернулась.

Ася появляется на пороге, смотрит на беспорядок в темной комнате, одеяло на полу, смятая простыня, одежда Дафи, Наим торопливо застегивает брюки, надевает ботинки. Из гостиной слышится звук телевизора. Габриэль набросился на цивилизацию. Теперь мы снова потеряем его.

— Что случилось? — спрашивает она.

— Мы едем посмотреть, что со старухой, пошли…

Габриэль развалился в кресле, смотрит на маленького араба, а тот смотрит на него. Мы вышли из дома. Летний вечер, пасмурный такой, хамсин кончился. «Моррис» завелся с большим трудом, устал после длинной дороги, аккумулятор почти сел. Я выскочил, быстро снял аккумулятор с Асиной машины и бросил его на заднее сиденье, на всякий случай. «Да и лучше, чтобы им не вздумалось поехать за мной следом», — подумал мельком.

Наим сжался на сиденье рядом со мной, боится маленькой черной машины, похожей на гроб. Вид маленького талита, коробки с цицит и остриженными пейсами, меховой шапки и других «предметов культа», разбросанных в машине, действует на него угнетающе. Остерегается ненароком коснуться их. Он хотел сказать что-то, но не успел он открыть рот, как я сказал ему:

— Молчи.

Мы спешим в Нижний город. Коробка скоростей дрожит, мотор продолжает кашлять, издавать странные звуки, идет какой-то процесс распада, но я увеличиваю скорость, срезаю на поворотах, море слева от нас, весь залив какого-то зеленовато-красного цвета. Странный, болезненный цвет.

— Что это? Что случилось с морем?

Я говорю сам с собой, он смотрит на море, собирается ответить.

— Молчи, неважно…

Мы поднялись в квартиру старухи, уже наступили сумерки. Я успел забыть, как выглядит квартира, давно не был здесь. Вот она, в большой комнате, сидит в кресле, чуть наклонившись вперед, мертвая. Рядом с ней на маленькой табуретке — телефон… Она была еще теплой. Умерла всего за несколько часов до нашего приезда. Я взял простыню, лежащую около нее, и расстелил на полу. Сказал ему:

— Давай положим ее на пол.

И мы вместе подняли ее. С нее стали падать газета, разлетаясь по комнате. «Маарив» и «Едиот ахронот» прилипли к телу, она была вся обложена газетами. Никогда я не видел такого количества газет. Наим смотрит на меня, хочет сказать что-то, но не решается.

— В чем дело?

— Она любила газеты… — Какая-то недобрая улыбка на его губах.

Я поднял трубку телефона, чтобы сообщить им, но вдруг передумал. Нет у меня сейчас для этого сил. Надо дать им хотя бы одну ночь.

Было уже семь часов, на улице еще светло, но в комнате темень. Наим зажег себе сигарету, предлагает мне тоже каким-то взрослым движением. Я беру. Он подносит мне спичку, я смотрю на него, и лишь теперь до меня доходит, что произошло между ним и Дафи. Я опускаюсь в кресло, то самое, где сидела мертвая старуха. Мне нужно хоть немного передохнуть.

Старуха лежит передо мной, освещенная слабым вечерним светом. За открытым окном — море, все время меняющее цвет.

— Собери свои вещи и принеси их сюда, — приказываю я ему тихим голосом.

Он идет в свою комнату и возвращается с двумя большими чемоданами.