Виктория Хислоп - Возвращение. Танец страсти

Он откинул в темноте ватное одеяло, и, когда наконец лег на кровать, под ним заскрипели пружины. Только потом он заметил, что оставил свет включенным.

— Черт, черт, черт… — Это было похоже на Джеймса. Он потопал к выключателю возле двери и наткнулся спиной на кровать в темноте, зацепившись, что было неудивительно, за свой ботинок. Затем последовало очередное ругательство, и лишь после этого воцарилась тишина.

Соня с облегчением вздохнула и повернулась на бок. Выпив портвейна, Джеймс будет всю ночь крепко спать.

Рано утром Соня спустилась вниз, чтобы приготовить себе чай, ее дыхание превращалось в облачко пара. Свекровь уже сидела за кухонным столом, ее огрубевшие от работы на огороде руки сжимали горячую кружку.

— Угощайся, — сказала она Соне, пододвигая через весь стол чайник и при этом не отрываясь от газеты.

Вероятно, если бы дом не стоял на сквозняке, внутри не было бы так холодно, отметила Соня, наблюдая, как жидкость коричневого цвета льется в треснувшую кружку, стоящую на столе.

— Спасибо… Как огород? — спросила она, зная, что это единственная тема, интересующая свекровь.

— О, ты знаешь, так себе, — сказала она, не поднимая глаз от газеты.

Постороннему человеку было бы трудно истолковать это сдержанное высказывание, но Соня знала, что оно служило для того, чтобы продемонстрировать ей, невестке, холодное отношение, граничащее с равнодушием.

Как и было заведено, в то утро они отправились на прогулку с лабрадорами. Диана казалась высокомерной в наряде от «Бар-бур» и не преминула высмеять Сонину курточку из искусственного меха. Они с Джеймсом шли впереди, а ее муж Ричард замыкал шествие. Этот стройный мужчина немного прихрамывал и опирался на трость с тех пор, как год назад повредил бедро.

По непонятной причине Соне сегодня было немного жаль своего свекра. Он выглядел потрепанным, как полинявшая старая рубашка. Когда она пыталась с ним заговорить, он был нелюбезен, холоден, походил на человека, который предпочитает только собственное общество. Он был из тех людей, которые наслаждаются тишиной, время от времени нарушаемой лаем собак. Они гуляли вокруг озера. Холод проник через подошвы ботинок, и Соня продрогла до костей. В свою очередь и Ричард нарушил тишину.

— Когда же ты собираешься подарить Джеймсу сына и наследника? — спросил он.

У нее перехватило дыхание: она оказалась в глупейшей ситуации из-за типичной для мужчин прямолинейности. Какой вразумительный ответ она могла дать? Что вообще можно ответить на такого рода вопросы?

В глубине души она желала уточнить вопрос, оспорить каждое слово: что он хотел этим сказать? «Подарить» Джеймсу сына, как будто это будет для него подарком, а эта смешная идея — ребенок станет «наследником»! Это было так похоже на них, землевладельцев, но больше всего ее волновало ударение на слове «сын».

Она с трудом сглотнула, пораженная дерзостью вопроса. Они ожидали ответа, выбора не было. Соня не могла порвать этого человека на кусочки или попросту ответить одним простым излюбленным словом, возможно, сказав при этом шокирующую правду: «Никогда!»

Вероятно, это вызвало бы нервный смех, и ответ остался бы неопределенным.

— Не знаю, — ответила она.

К тому времени как они вернулись домой, все окоченели от холода.

Впервые за минувшие два дня в доме стало теплее. Джеймс перемешал тлеющие огоньки в камине гостиной, и вскоре она ожила.

Соня достаточно долго наблюдала за этой семьей, пока сидела за большим кухонным столом в ожидании ужина. Она поражалась собственной раздражительности. Когда Джеймс зашел на кухню, она нашла по крайней мере одну причину для недовольства.

— Где открывалка? — потребовал он, перебрасывая бутылку бордо из одной руки в другую.

— На верхней полке комода, дорогой, — терпеливо ответила мать. — Обед почти готов.

— Мы должны выпить по рюмашке перед обедом, — сказал он ей. — Ты же можешь подождать полчаса, не так ли?

Это больше походило на заявление, чем на вопрос; в доказательство этого он вышел из комнаты, прежде чем мать успела ему возразить.

После обеда Джеймс и его отец прикончили вторую бутылку вина и оставшийся портвейн и наконец пошли играть в снукер в старую заброшенную конюшню. К тому времени как они вернулись, Соня была готова уезжать, и ее собранная сумка стояла в прихожей.

— Что за спешка? — пьяным голосом спросил Джеймс. — Мне нужно выпить кофе!

— Хорошо. Но потом я бы хотела вернуться в Лондон.

— Мы поедем, когда я выпью кофе.

Соня позволила, чтобы последнее слово осталось за ним.

Она устала от переговоров и решила приберечь силы для главного.

В прихожей появилась Диана.

— Так ты уезжаешь? — спросила она, обращаясь к Джеймсу.

— Соня, кажется, думает, что мы уезжаем, — весело ответил Джеймс, играя роль заботливого мужа.

Во время четырехчасовой поездки в Лондон, пока Джеймс был увлечен романом Дэна Брауна, Соня размышляла над предложением Мигеля, которое он сделал ей перед отъездом из Гранады, — возглавить семейный бизнес.

На следующее утро в пять часов Джеймс распахнул дверь спальни.

— Я все еще жду, — сказал он.

— Что именно? — сквозь сон спросила Соня.

— Ответ.

Ее неподдельно недоуменный взгляд раздражал его.

— Танцы или наш брак. Помнишь?

Соня беспомощно посмотрела на него.

— Я улетаю в Германию и останусь там до пятницы, и будет мило с твоей стороны дать ответ к моему возвращению.

Соня уловила нотку сарказма в его голосе и поняла, что это еще не все.

— Я так полагаю, что ты не будешь никуда выходить, как обычно, — добавил он.

Соне буквально нечего было ответить. Или просто в этот момент ничего не хотелось говорить. Джеймс поднял сумку и уже через секунду спускался по лестнице.

Соня пошла на работу и весь день усердно трудилась. Во время обеда она позвонила отцу и попросила разрешения прийти к нему вечером.

— Я обещаю, что приду ненадолго, — сказала она. — И не нужно беспокоиться об ужине.

Джек Хайнс любил есть до шести часов и обычно в девять тридцать ложился спать.

— Хорошо, дорогая, я приготовлю тебе сэндвич. Я думаю, у меня найдется немного ветчины. Согласна?

— Это будет замечательно, папочка. Спасибо.

На работе скопилось много дел, которые надо было разрешить в тот же день, и к тому времени, когда она вышла из конторы, было уже шесть тридцать. Движение машин из Лондона в час пик было интенсивным, поэтому она позвонила в дверь отца в восемь.