Луиза Бэгшоу - Фабрика грез

Почти восемь миллионов долларов.

— Что?! — взвизгнула Джордан.

— Нам предстоит продать дом, драгоценности и еще много чего. Лиза знает хорошего брокера по недвижимости, он поможет нам со скидкой купить новый дом. Небольшой, в Лорен-Каньоне или в Пасадене, за полмиллиона. Тогда у нас останется миллион свободного капитала. И мы продержимся, пока я не найду другую работу.

— Этого не может быть, — прошептала Джордан, качая головой. — Ты сделал это назло мне.

— Господи, Джордан, не будь ребенком! Да, трудно, но мы справимся. Мы семья. Мы есть друг у друга.

Слова гулко отдавались в его собственных ушах.

— Я собираюсь остаться на работе до выхода фильма.

Потом уволюсь и найду другую работу в кинобизнесе. Конечно, уже не такого уровня, как сейчас, и твои приемы придется прекратить. У нас нет денег на дорогие вечеринки, мы станем экономить, дорогая, я буду вынужден закрыть многие из твоих кредитных карт. Ты понимаешь, что мы не сможем теперь нанять няньку, мы будем жить втроем — ты, я и наш ребенок, — сказал Том, пытаясь смягчить свои слова улыбкой.

— Нет! Этого не будет! — закричала Джордан. — Как ты можешь так поступить со мной, Том?! Я не собираюсь так жить!

— Но у нас нет выбора, — заметил Голдман.

Она вела себя как испорченная девчонка, даже сейчас, в такой катастрофической ситуации, в тот единственный момент, когда муж искал у нее поддержки.

Но он не вправе сердиться на нее, напомнил себе Том, учитывая то, что предстоит сказать дальше.

— Джордан, слушай меня. Есть кое-что похуже.

— Что-то еще хуже? — Ее ангельское личико покраснело от ярости. — Что-то хуже? Сукин ты сын! Что может быть хуже этого? Неужели ты не понимаешь, что ты разрушил всю мою жизнь ?

— Помнишь, когда ты прилетела в» Виктрикс «, в Нью-Йорк, сказать, что беременна? Джордан, я должен тебе кое в чем признаться. — Он с трудом сглотнул. — В ту ночь я был близок с Элеонор Маршалл. Это был первый и единственный раз. А вчера она сказала, что забеременела именно в ту ночь. Она решила сохранить ребенка.

Он молча ожидал бури. На это у нее есть полное право.

— И все? — спросила Джордан.

— А этого мало?

— Я думала, ты собираешься мне сказать кое-что похлеще, — хмыкнула Джордан. — Ты переспал с Элеонор Маршалл? Том, да как ты мог? Она же такая старая.

Том Голдман уставился на жену, не в силах произнести ни слова. Он не верил своим ушам. Джордан впала в истерику от мысли, что придется снизить уровень жизни, но на его признание о другой женщине, тоже носящей его ребенка, она отреагировала просто как на проявление дурного вкуса. Неужели она такая ограниченная?

Но может, она не поняла его?

— Джордан, я говорю тебе: Элеонор тоже беременна. От меня. У тебя есть что мне сказать на это?

— Да, да, есть! — закричала она. Вдруг ярость вернулась к ней, и Том даже испытал облегчение, но жена продолжала:

— Как ты смеешь меня унижать? Неужели ты не понимаешь, что теперь все начнут смеяться надо мной? Они будут говорить, что ты предпочел мне морщинистую старуху!

— Элеонор всего тридцать восемь… — — А мне двадцать четыре! Я не думаю, что кто-то этого не знает! Она же просто синий чулок! Ну как ты мог?

Он не скрывал своего отвращения.

— Джордан, это самое…

— Я хочу развода! — кричала она, при этом вены на нежной шее вздулись. — Я хочу развода немедленно!

— А наш ребенок? — выдавил Том.

— Какой ребенок? Я не беременна. Ты дурак! Никогда не было никакого ребенка! Изабель велела мне обмануть тебя, чтобы ты оставил ту старую суку в покое. — Она истерично рассмеялась. — Ты думаешь, мне нужен ребенок от такого осла, как ты? Это ты хотел, чтобы я испортила свою фигуру. Сидела целыми днями дома, с ноющим крысенышем. А я молодая! Я хочу жить весело!

У Голдмана голова пошла кругом.

— Нет ребенка?

— Да нет же! Ты не понимаешь по-английски? Я собиралась тебе сказать, что у меня выкидыш. Как будто я была беременна и ты довел меня до выкидыша! — Теперь Джордан рыдала от ярости. — Это ты можешь жить в Пасадене. Я не могу там жить! Хочу развода! У меня есть два миллиона долларов собственных сбережений. С ними я вышла за тебя замуж. Но ты ничего из этих денег не получишь!

— Ты никогда мне о них не говорила, — тихо сказал Том.

— Ты ничего не получишь из моих денег. Это мое!

— Да я ни цента не трону, — сказал Том с презрением. — Ты вольна уйти, с чем пришла. Мои адвокаты свяжутся с тобой завтра утром.

— Я не отдам бриллианты! — кричала Джордан ему вслед.

Но Том Голдман уже выходил из дома, из этого брака.

И закрывая дверь, он улыбался.

— Ну ладно, хорошо, — покорно сказал Голдман, поглядев на Элеонор, и покачал головой, — две недели. Если ничего больше ты не можешь сделать… Да, я понимаю, спасибо, Янис. — Он повесил трубку.

— Ну и что у нас в Сиэтле? Две недели? — разочарованно спросила Элеонор. — Я надеялась, что хоть немного больше времени. Ведь Сиэтл считается столицей нового поколения, а имена Зака и Флореску могут гарантировать сборы.

Том пожал плечами:

— Что я могу тебе сказать? Все оробели из-за этой истории с Роксаной.

— Нет, дорогой. Такой скандал — бесплатная реклама.

Я думаю, дело в Джейке Келлере и Дэвиде Таубере.

Том Голдман и Элеонор Маршалл сидели в кабинете Тома в студии «Артемис» в окружении телефонов, бумаг, с недопитым кофе и остатками пончиков на подносе. Было семь вечера, солнце только начало заходить. Смог, постоянно висевший над Лос-Анджелесом, искажал естественный цвет заката, и на небе возникали стрелы дикого яркого медного цвета. Но сегодня ни Элеонор, ни Том не обращали внимания на красоту природы. Они провели день, пытаясь уговорить дистрибьюторов заказывать «Увидеть свет». В это утро им удалось добиться показа фильма в двух кинотеатрах в Миннесоте и в одном в Таксоне. И потом, наверное, фильм канет в безвестность, перейдя на видео. Никто не хотел связываться. Пошли слухи о том, что «Увидеть свет» станет для Фреда Флореску «последним делом героя». Что ж, даже Стивен Спилберг потерпел крушение со своим «1941». Теперь пришла очередь Флореску. Маркетинговая бригада «Артемис» получала отовсюду один и тот же ответ: фильм провальный, некассовый. Как можно заказывать фильм, приведший студию к банкротству? У Тома и Элеонор ушел день на то, чтобы пробить хотя бы маленькую брешь в толстой стене. В ход пошло все — и хорошие отношения, и личные связи, накопленные за пятнадцать лет, но даже после этого только двое согласились на маленькие уступки. Больше они ничего не могли сделать, чтобы протиснуться на рынок. Люди просто не интересовались их фильмом.