Салли Боумен - Любовники и лжецы. Книга 1

Ее удивило другое – то, что Паскаль сделал такие снимки. Она понимала, почему один или два раза – во время развода – ему приходилось делать такую работу: адвокаты обходятся недешево. Но зачем заниматься этим теперь, три года спустя, когда документы, связанные с разводом, были давно подписаны, а размер алиментов определен? Этого она не понимала. Сам Паскаль никогда ничего не говорил о требованиях своей бывшей жены, а работа такого рода, безусловно, оплачивалась гораздо выше, чем военные фотографии. Но если это была именно та цена, которую требовала Элен Ламартин, то она была непомерно высокой.

Франсуаза взяла один из снимков, подержала его, рассматривая, и вновь положила на стол. Профессиональная работа, тираж подскочит до небес. Конечно же, она их опубликует. Хотя они и были ей отвратительны. И не только из-за своего грязного содержания. Фотографии свидетельствовали о том, как человек, которым она так восхищалась, разрушает сам себя.

– Ну ладно, – она сложила фотографии в стопку, – будем печатать. На следующей неделе. Три разворота плюс на обложку. Разумеется, мы будем отрицать, что сами сделали эти снимки, наплетем что-нибудь. Хотя, конечно, не исключено, что это может выйти на свет.

– Полагаешь, он может обратиться в суд? – пожал плечами Паскаль.

– Не исключено. Если мы их опубликуем, он может возбудить иск, обвиняя нас во вторжении в частную жизнь. У него трое адвокатов круглосуточно ходят на цырлах, – улыбнулась Франсуаза. – Но тогда он будет полным дураком. Надо же, залез в постель к Соне Свон! Да после этого за него проголосует половина мужчин Франции. Мог бы стать даже следующим президентом. Но вряд ли он до этого додумается.

Франсуаза умолкла Паскаль, кажется, плохо слушал ее.

– Поэтому необходимо, чтобы сначала фотографии появились в Англии и Штатах, – продолжала она – Если эта история получит первоначальную огласку в других странах, то нам уже не придется бояться обвинений во вторжении в частную жизнь. Но как бы то ни было, он, конечно, страшный ханжа, лицемерный сукин сын. Petit fascist.[5] Игра стоит свеч!

– Тебе не о чем волноваться, – обернулся к ней Паскаль. – Обо всем уже договорено. Журналы с фотографиями появятся в газетных киосках Лондона и Нью-Йорка уже в конце недели.

– Я знаю, – Франсуаза принялась укладывать фотографии в папки. – Сегодня утром Ники Дженкинс звонил мне из Лондона. Такой мяконький. Я даже слышала, как он облизывает свои губки.

Паскаль, который точно так же, как и она, терпеть не мог издателя лондонской «Дейли ньюс» Николаса Дженкинса, никак не отреагировал на ее слова. Он уже шел к двери, поглядывая на часы.

– Извини, Франсуаза, мне пора Я должен встретиться с Ники за обедом. Если мне повезет, я, может быть, еще успею на двенадцатичасовой рейс.

– Позвони мне, когда вернешься. В среду вечером ко мне придут кое-какие друзья. Было бы очень здорово, если бы ты смог к нам присоединиться.

По выражению его лица она поняла, что Паскаль проигнорирует это приглашение. Он никогда не ходил в гости, если только это не было необходимо для его работы. Паскаль превращался в одиночку.

– Может, я и не вернусь. У Ники вроде бы есть что-то, над чем я могу поработать.

– Очередной скандал?

– По его словам, да.

– Еще круче, чем этот? – показала она на фотографии.

– Гораздо круче. Что-то совершенно секретное. Но вполне возможно, он преувеличивает.

– Если все так и есть, скажи ему, что я тоже хотела бы поучаствовать. Мне не хотелось бы, чтобы это захапал «Пари-матч».

Франсуаза колебалась. Ее взгляд встретился с холодными серыми глазами Паскаля.

– Жди от нас новостей, – сказал он.

Эту фразу он произнес сухо, отвернувшись в сторону. Когда Паскаль снова повернул голову, ироническое выражение исчезло с его лица. Оно выглядело отчаянно усталым, или – устало-отчаянным. Франсуаза не смогла бы точно определить.

– Паскаль, – неуверенно начала она, – ведь мы с тобой друзья и хорошо друг друга знаем. И, надеюсь, доверяем друг другу. Когда-то твоя работа была такой… Паскаль, почему ты занялся этим?

Говоря, Франсуаза смотрела на принесенные им фотографии. Паскаль проследил направление ее взгляда. Нетерпеливым жестом он откинул со лба прядь темных волос – тем жестом, который Франсуаза видела никак не меньше тысячи раз. Она обратила внимание на то, что его виски уже начали седеть, а от носа к уголкам губ пролегли морщины, которых она прежде не замечала. На секунду ей показалось, что вопрос рассердил Паскаля. Его глаза блеснули. Она ожидала запальчивого ответа, который в прежние времена не заставил бы себя ждать, но ничего не произошло. Паскаль повернулся, и Франсуаза решила, что ее вопрос так и останется без ответа, однако уже возле самой двери он остановился и, передернув плечами, сказал:

– Я работаю ради денег, Франсуаза. Ради чего же еще?

– Но ведь раньше было не так!

– Да, не так. Когда-то я работал ради… – Паскаль умолк. Он точно ушел в себя. – Обстоятельства меняются, – произнес он бесцветным голосом. Это была его последняя фраза. Она ничего не объяснила Франсуазе. Паскаль закрыл за собой дверь.

Внизу, на автомобильной стоянке, Паскаль сел в машину, завел двигатель, но тут же заглушил его. Последний вопрос Франсуазы попал в точку. Несколько секунд он смотрел прямо перед собой и не видел ни машин, ни пешеходов – ничего, кроме пустоты, которая зияла теперь посередине его жизни. Ни оптимизма, ни самоуважения, только ненависть к самому себе. Да, злость на самого себя и отчаяние – сильное, до головокружения, – два чувства, которые он испытывал.

Какой смысл смаковать все это! От этой ненависти до жалости к самому себе – всего один шаг, а жалость была бы для него убийственной. Кроме того, он знал одно отличное лекарство от отчаяния. Нет, не выпивка, не наркотики, не женщины – все это вело в тупик.

«Работа!» – сказал Паскаль самому себе и завел машину. Он сдал задним ходом, затем вывернул вперед и на большой скорости погнал в аэропорт по окружной. Работа, скорость, спешка, погоня за любой мелочью – вот на какие лекарства ему оставалось надеяться. У них было одно огромное преимущество: если их правильно применять, они не оставляли время для того, чтобы думать. Гоня в аэропорт, Паскаль с горечью поздравил себя: последние три года сделали его настоящим мастером.

Женевьева работала над новой статьей – о сексе по телефону. Это была идея Николаса Дженкинса. С сексом в той или иной форме были связаны большинство из предлагаемых им тем. За тот год, в течение которого он являлся редактором, тираж «Ньюс» вырос на сто тысяч экземпляров, так что, если мерить по этой шкале, редакторские инстинкты Дженкинса были верны.