Пароль: чудо (СИ) - Ковальска Лена

— Владислав, — произнес Лестер, — ты видишь перед собой трех отчаянных, грязных насильников, которые не пощадят тебя, ведь я им уже заплатил. Даже если твоя мать внезапно передумает, увидев нашу прямую трансляцию из нашей временной студии, они все равно не остановятся и доведут свое дело до конца. Уж прости нас, и получай удовольствие. Ты же любишь парней…

Я до сих пор вспоминаю об этом с ужасом. Я упущу грязные детали, сказав лишь, что эти твари насиловали меня два часа. Потом меня рвало их спермой. Когда я понял, что прочистил желудок, я выпил воды, прополоскал горло и умыл лицо. Я лежал, глядя в потолок. Когда мои часы отсчитали следующий день, меня прорвало: я тихо плакал часа два или три, не мог уснуть. Моя мать не приедет — я понимал это изначально. Появилась мысль о том, что она спровоцировала эту ситуацию сама. Терпеть побои ради секретов мира проще. Совсем непросто стерпеть такое бесчестие. Казалось, от произошедшего получил удовольствие только Лестер. До утра я думал, как мне использовать его слабости. Я окончательно осознал, что теперь я сам за себя: мать не станет меня спасать.

Через несколько часов лицо отекло: оказалось, они порвали мне губу. В углу рта до сих пор остался едва заметный шрам.

На следующий день у меня уже был план. Как только бандиты вошли, я попросил Лестера о разговоре. Я собрался с силами, говорил эмоционально, изображая страх. Попросил больше не отдавать меня этим грязным подонкам, сообщил, что на многое готов и предложил ему обмен: он прекратит насилие надо мной, а я за это сам отдам ему себя и сделаю все, что он захочет. Пообещал поговорить с матерью так, как было нужно и убедить ее сдаться. Лестер подумал и принял мое предложение.

Таким образом, в этот раз я избежал страшных групповых сцен. Но Лестер приехал за мной ночью, меня вывели, обмотав в одеяло. Я успел заметить гигантский пустырь за одиноким зданием. Мы поехали в город, видимо, в его квартиру. Приехали в тот же Сент-Джеймс Вуд. Он позволил мне принять ванную, отмыть многодневные нечистоты со своего лица и предупредил, что делает это, не уведомив Збигнева. Он сообщил, что в его доме находятся шесть человек охраны и при любой попытке бежать, они застрелят меня. Я впервые за 8 дней поел. Затем я попросил его о кратковременном отдыхе, потому что мой организм не был готов к действию.

Он отвел меня в свою спальную комнату и закрылся там вместе со мной. Мы поговорили о том, почему он принял мое предложение, почему решил увезти меня. Затем он велел раздеваться. В зеркале, у стены, я увидел, как я похудел за эти дни. Следы побоев еще не прошли. Порванная губа, тем не менее, уже не портила моего лица, только слегка обвисла. Разве что измождение и глубоко осевшие глаза добавили драмы. Лестер довольно смотрел на меня.

— Ты красивый человек. — Сказал он мне, — Я хотел бы иметь тебя среди своих любовников. Их у меня много — разных, строптивых. Ты был бы там очень кстати. Таких мажоров, как ты, у меня еще не было.

— Все в твоих руках, — ответил я. — Поможешь мне — сделаю, что захочешь.

Под дверью дежурили его парни, я бы не смог сбежать. К тому же, чтобы оказать сопротивление, нужны были силы, а я очень ослаб. Лестер угостил меня виски, и алкоголь немного отпустил напряжение. Он молча сделал знак, и я понял, что настала расплата за мое "спасение" от “шестерок” Збигнева.

Это. Было. Ужасно. Вот и все, что я скажу.

После он собирался отвезти меня обратно, но я выпросил у него возможность спать с ним, в его постели. Для меня это был профессиональный ход, для него — вывод, что я "на крючке". Он поддался моему шарму, поверил в то, что я подавлен и покорен и позволил остаться. Утром он отвез меня обратно. Мне нужен был тот самый случай, когда противоречивое чувство создаст сомнение в его голове, ослабит бдительность.

Но я обещал ему запись. Однако Лестер организовал видеосвязь, видимо, в надежде, что во время живого разговора они выжмут больше. Я бросил на Лестера испуганный взгляд, попросил не бить. И он пожалел меня.

Когда мать ответила на вызов, я начал говорить с ней по-английски, умолял ее выслушать меня и сделать, как я скажу, а закончил свою речь на русском, попросив послать их всех на х** и уничтожить.

Так и случилось, потому что на следующий день они получили от нее жесткий ответ: она наняла убийц и разрушила до основания офис Збигнева в Варшаве. Играла с огнем. Эти мерзавцы могли запросто убить меня, но мои слова внушили ей мысль, что я придумал способ обезопасить себя.

Конечно, Збигнев снова прислал отряд. И когда они начали избивать меня, я не сопротивлялся, а внимательно смотрел на Лестера. Он сломался, сам заставил их прекратить побои, сказал, что всем займётся лично и увез меня к себе. Я лгал так искусно, что у него не возникло сомнений в собственном контроле над ситуацией. В этот раз я был внимателен к нему, даже нежен и направил на него все свое очарование, на которое был способен, и утром он сообщил мне, что теперь он сам будет за меня отвечать. Збигнев как раз выехал на встречи, Лестер считал, что у нас есть время до утра следующего дня. Он не хотел отправлять меня обратно, а потому я, соблазнив его повторно, уговорил остаться дома до вечера.

Все парадоксальное в природе человека лежит на поверхности, а не скрыто в его недрах. Самое простое сладострастие может открыть практически любую дверь. А ложь, как инструмент, я освоил уже давно. Я уже достаточно пришел в себя, чтобы оказывать сопротивление. Из окна его спальни я оглядел все прилегающие к дому площадки, парк и понял, что через парк сбежать легче всего.

Вечером Лестер сказал, что обещал Збигневу сегодня смешать на моем лице кровь и слезы для видео, поэтому я обязан проявить артистизм. Ещё они сообщили, что запись в этот раз будет отправлена также и моему отцу. Расчет на то, что он "продавит" мать, был ошибочным. Я усмехнулся и попросил его снять это видео, но не проявлять жестокости, обещал подыграть, убедил его, что лично мне не важен результат. Он поверил.

Позднее я осторожно попросил Лестера пойти в парк, дать мне возможность подышать хвоей, потому что чувствовал себя очень плохо: ещё с вечера я начал "кашлять", ссылался на слабость и сказал, что переживания этих дней подточили мой организм. Загодя я незаметно кинул в карман моей рубашки тяжелый каменный именной сувенир, что стащил с письменного стола.

— Ты же знаешь, я никуда не уйду, я и трех шагов не могу сделать без тебя, сообщил я Лестеру. — Пожалуйста, пусть твои шестерки подождут здесь. Я уже достаточно был унижен, и не хочу тратить последние силы на то, чтобы уговаривать себя не смотреть в их сторону, когда мы с тобой занимаемся сексом. Зачем они смотрят на нас?

И Лестер пошел на поводу у моей лжи. Я просил его больше не отдавать меня скотам, не возвращать моей равнодушной матери и однажды подарить мне свободу, сделав своим любовником. Он, казалось, был растроган, горячо и с чувством пообещал — я ликовал.

Я сделал вид, что собираюсь с силами, протянул ему руку. Он накинул на меня свое пальто, и мы вышли в парк. Изображать надлом оказалось нетрудно. Мы дошли до ближайшей скамейки, и я, расстегивая рубашку одной рукой, делая вид, будто проветриваю тело, быстро достал припрятанный груз. Лестер расслабился, и я ударил его по голове. Он тут же потерял сознание, — а я, придерживая его тело на скамье, придал ему сидящий вид. Сумерки сгущались, и, зная, что его парни иногда смотрят на нас, я сперва сел рядом с ним, приобняв. Потом просмотрел траекторию побега и, улучив момент, когда они отвернулись, бросился через парк, легко перелез через забор и выбежал на улицу.

Людей было немного, мне было нужно быстро добраться до дома, взять документы, деньги и укрыться. Я поймал такси, пообещав кэбмену свои золотые часы, и тот довез меня до дома за 5 минут. Часы он все же не взял. Я бросился вверх по ступеням, намереваясь выломать дверь, но дверь передо мной открылась. На пороге стояла моя мать.