В твоем плену (СИ) - Роач Лия

Но Сойер меня удивляет - за дверью его нет.

Это жест доверия или у него тоже было время подумать?..

Озадаченная, иду к двери в его комнату и кратко стучу. Ответа нет. Стучу еще раз, громче и длиннее.

- Я на кухне, - раздается снизу приглушенный голос.

- Он постоянно ест, что ли? - ворчу вполголоса, спускаясь, но знаю, что перегибаю - завтрак дело святое.

Молча возвращаю Волчеку телефон, он никак не реагирует. Даже не поднимает взгляд. Это немного задевает - ладно, вру, нормально так задевает, до образования комка в горле, - но я не подаю вида.

Так же молча делаю себе омлет, тяготясь его присутствием. Он же ведет себя так, будто меня тут и нет. Это необъяснимо раздражает.

Ну почему он не уйдет?!

И почему он так меня бесит?!

Переложив нехитрый завтрак в большую плоскую тарелку, ставлю ее на остров и сажусь по диагонали от Сойера. Чем дальше от его тяжелого, проникающего под кожу, взгляда, тем лучше.

Но дистанцирование не помогает. Волчек достает меня одним своим присутствием рядом. Гнетущая тишина давит на уши, а плотное, почти осязаемое, напряжение в воздухе поднимает уровень дискомфорта до небес, отчего мой язык развязывается сам собой.

- У тебя, что, других дел нет, кроме как меня сторожить? - брякаю я в досаде, не выдержав, наверное, и минуты.

Он поднимает на меня равнодушный взгляд, смотрит, как на пыль в углу, и возвращается к неторопливой очистке яблока от кожуры.

- Я тут уже сколько… дня четыре? Ты даже ни разу из дома не вышел. Сидишь вместе со мной, как привязанный. И охота тебе?

Он одаривает меня еще одним взглядом, в котором не искрится ни единого намека на интерес к разговору.

- Ну неужели тебе никуда не надо? Ты же должен где-то работать…?

- Ты - моя работа, - нехотя отвечает вопреки моим ожиданиям. - И поверь, за нее неплохо платят.

- Так ты все же телохранитель?  - радуюсь диалогу и новой крупице информации о своем тюремщике.

- Аха. Кевин Костнер.

- Как романтично!..

Его взгляд мрачнеет, и он снова его отводит. Неужели ему так неприятно на меня смотреть?!

Что, блин, я ему сделала?!

- А раз ты Кевин Костнер, значит, бояться мне нечего. Может, мы с тобой погулять сходим, а? Ну сколько можно в четырех стенах томиться? Я на эти стены скоро кидаться начну от скуки.

- Скажи спасибо, что ты не на цепи.

Он явно избегает смотреть на меня. Делает это только в крайних случаях. Хм…

- Так я очень ценю твое великодушие и заботу о свободе моего передвижения, - щебечу дружелюбно, хотя испытываю эмоции совершенно противоположные. - Но я веду себя хорошо. И если за это мне не полагается досрочное освобождение, то хоть какое-то поощрение я заслужила?

Он откладывает нож, встает и идет на выход.

- К-куда ты? – едва успеваю спросить, пока он не скрывается за дверью.

- Схожу тебе за леденцом. Ты заслужила…

- Я не хочу леденец! - торопливо выпаливаю ему в спину. - От него зубы портятся. И фигура.

Останавливается, оборачивается и окидывает меня безразличным взглядом с головы до ног:

- Тебе не грозит.

- Ух ты… - офигеваю я от неожиданного комплимента. - Считай, свой приз я уже получила. Надо же… меня похвалили!

Покачав головой, он вернулся и сел на место.

- Ну почему ты не хочешь выйти на улицу? - не унимаюсь я, не теряя надежды все же его уговорить. - Боишься? Думаешь, это опасно?

- Я боюсь только болтливых баб. От них у меня изжога.

- Ну надо же… считай, повезло тебе, что я не болтлива.

Он до невозможности округляет глаза и делает вид, что подавился.

- Да ладно тебе! Если считаешь, что я много говорю, значит, тебе не попадались настоящие болтушки. Вот в универе со мной училась одна бразильянка, так вот она болтала без умол…

Он резко встает и снова движется к выходу. Выходит за дверь и закрывает ее с той стороны.

- Ну наконец-то… - горько радуюсь вслух. - Уж лучше одной, чем с ним…

Дождавшись ночи, вылезаю в окно. Оцениваю взглядом расстояние до стоящего почти вплотную к наружной стене дома, чуть правее от меня, взобравшейся на подоконник в моей комнате, дерева. Не так ловко, как белка, но и без особых сложностей - босоногое детство в российском захолустье, где я целыми днями оттачивала свое древолазательное мастерство, осталось далеко позади, однако, мышечная память, оказывается, очень долгоиграющая штука, - перелажу на ближайшую ко мне толстую ветку. И как я раньше не сообразила, что по нему могу выбраться на волю?..

Быстро сползаю по шершавому стволу на землю, обдирая кожу на руках, но боли, как ни странно, не чувствую. Видимо, это адреналин повышает болевой порог и притупляет чувствительность.

Едва подошвы кроссовок касаются плотного травяного газона, я отталкиваюсь от коры и прижимаюсь спиной к стене. Прислушиваюсь к тишине, но мало что слышу - в ушах долбится взбесившийся пульс.

Начинаю бежать, но не по освещенной редкими фонарями дороге, а сразу забегаю в лес. Но двигаться планирую параллельно шоссе, иначе я очень быстро заблужусь. Топографическим кретинизмом я отнюдь не страдаю, но где бы взять хоть самую маленькую карту?

Темнота вокруг просто непроницаемая. Опуская взгляд, я не вижу даже своих ног в темной обуви.

"Странно, вроде же, у меня были светлые кроссовки", мелькает шальная мысль, но не задерживается.

Ниже груди вниз не видно практически ничего, будто у меня только полтела. Лишь ладони на руках более-менее различимы, и это успокаивает. Но не сильно - непонятный, липкий страх поднимается с низу живота и расползается по мне, устремляясь вверх и перехватывая горло. Я едва дышу, сердце бухает, заглушая мои шаги, я невольно замедляю шаг, но заставляю себя бежать дальше. Бегу, кажется, меньше минуты, когда под ногами вдруг начинает хлюпать. Еще пара шагов, и ступни утопают в густой, вязкой, мерзкой жиже, которая может быть только болотом. И я, не сдержавшись, ору в ужасе и отчаянии. Но из горла не вырывается ни звука, и это страшит еще больше. Я буквально парализована страхом.

Но не даю ему овладеть мной полностью. Приказываю себе не останавливаться и выбираюсь из болота, осторожно шагая обратно по своим же - насколько я способна определить их в такой темнотище - следам. Когда под ногами снова твердая поверхность, я облегченно выдыхаю и хочу вернуться к дороге - хватит с меня таежной романтики, - но сколько не забираю левее, на трассу не выхожу. Что за черт?! Я не могла уйти слишком далеко. Там, что же, крутой поворот, и дорога ушла в сторону от меня, пока я тут по болотам ползаю?

Стараясь не паниковать, хотя я уже на пределе сил и физических, и душевных, продолжаю упрямо идти вперед, подгоняемая учащенным сердечным битом и шумным рваным дыханием, пока не оказываюсь перед входом в тоннель.

Таким же темным, сырым - судя по запаху - и безнадежным. Как черная дыра, как бездонная пропасть, как пасть дракона. Понимая, что ни что во всем мире не заставит меня туда войти, а обратно идти некуда, я срываюсь в рыдания. И… просыпаюсь.

Сажусь на кровати, взмокшая и предобморочная. Как и несколько дней назад. Тот сон был намного более приятным, но и не менее пугающим. И как и в тот раз, сон рассеялся, но мои ощущения перекочевали со мной в реальность.

- Что ж меня пробило на такие яркие сны? Хорошо хоть е вещие… Это от сидения взаперти, точно, - бормочу тихим голосом. - И ладно бы, ужастиков на ночь насмотрелась, но было бы на чем… От телевизора только кронштейн на стене. Кстати, о телевизоре…

С этой мыслью иду в ванную, смыть с себя последствия пережитого ужаса, хоть и выдуманного, а потом спускаюсь на кухню. Хочу взбодриться чашкой крепкого капучино.

Утро совсем раннее, и я не ожидаю в своей вылазке на общую территорию встретить хозяина дома, но ошибаюсь. Он тоже уже не спит, и, как любой кофеман, медитирует над кружкой национального напитка - американо, в смысле. Кстати, ни во время своего первого периода жизни в Штатах, ни пока жила в России, кофе я не любила. В Америке не то чтобы очень много его пробовала, в одиннадцать-то лет, а то, как готовят и пьют его в России, мне не понравилось. Слишком крепко. Вот американо меня покорил. Люблю его и с молоком, и без, потом уже распробовала и капучино, и латте, и моккачино - практически все вкусы, кроме простого эспрессо. По-прежнему слишком крепко, а еще и ничтожно мало.