Ева Модиньяни - Единственная наследница

Старуха сделала приглашающий жест, и Анна села перед ней на диван, обитый пунцовым атласом. В этом татарском шатре, увешанном парчовыми тканями и устланном старинными коврами, стоял запах ладана и миро. Хозяйка шатра сошла с трона и уселась напротив гостьи в удобном бархатном кресле рядом с круглым арабским столиком, инкрустированным перламутром. Цыганочка, которая танцевала с медведем, впорхнула к ним и устроилась у ее ног.

– Пусть еще раз прозвучит музыка твоих часов, – приказала повелительница цыган, и Анна, которая сама привыкла приказывать, на этот раз повиновалась ей беспрекословно. Она достала часы, и под сводами кочевого шатра, насыщенного восточными ароматами, снова раздались мелодичные звуки Моцарта. На древнем лице повелительницы цыган появилась загадочная улыбка. Старуха протянула руку к часам, и Анна отдала их ей. Вспомнив имя, выцарапанное на корпусе часов, она непроизвольно произнесла его вслух: Долорес.

– Да, – кивнула повелительница, – Долорес – это я. – Рассматривая часы, она словно читала на серебряном корпусе их свое прошлое. – Мне было двенадцать лет, когда я познакомилась с твоим отцом. Ведь ты – дочь Чезаре? – Анна молча кивнула. – Ты никогда не спрашивала, а он не говорил тебе, откуда эти часы?.. Нет, ты его никогда не спрашивала, а он тебе этого никогда не говорил. Теперь он мертв, раз часы у тебя. – Она сжала их высохшей рукой и снова загадочно улыбнулась.

– Кто ты? – спросила Анна.

– Я повелительница, – ответила она, – как и ты. Только более старая и, наверное, более мудрая.

– Откуда ты знаешь, что именно мой отец владел этими часами?

– Есть немного вещей, в которых я абсолютно уверена, – сказала старая цыганка. – И эта – одна из них. Ты хочешь знать, кто я? Проще сказать, кто не я. – И дальше она забормотала каким-то странным речитативом. – Я не дыхание, не тело, не плоть и не кости. Я не разум и не чувство. Я то, что находится за дыханием, за телом, за разумом, за чувством. И скоро заря вечного света блеснет передо мной. – Она положила руку на густые кудри девушки, устроившейся у ее ног. – Я была такой же маленькой плясуньей, у которой достаточно храбрости и достаточно нежности, чтобы приручить дикого зверя. Когда душа моя растворится в пространстве света, эта девочка продолжит мой путь. Как ты продолжаешь путь своего отца. Я была такой, когда познакомилась с Чезаре в то далекое лето.

– И чтобы сказать мне это, ты и позвала меня? – спросила Анна.

– Это не я призвала тебя, – ответила повелительница. – Это твой отец сделал так, чтобы мы встретились.

Все это было неправдоподобно и почти абсурдно, как во сне, но Анна продолжала верить в этот сон.

– Я не понимаю, каким образом, – призналась она.

– Не все нужно понимать, – сказала старуха. Анна почувствовала, что изнурена тяжелым днем.

– Ты не хочешь ничего сказать мне, – проговорила она с легким укором.

– Твой дух беспокоен, – возразила старая цыганка, – поэтому ты и не можешь понять. Тебя мучают сомнения, но я не могу разрешить их за тебя, даже если читаю их в твоей душе. Я по ту сторону вашего мира и уже не различаю его.

Анне был и труден этот разговор, и в то же время он страшно интриговал ее. Она стремилась, она должна была наконец что-то понять, что-то такое, что высвободит ее из страшного напряжения, в тисках которого она пребывала уже давно. Значит, были тайны у Чезаре Больдрани, о которых она не имела понятия. Что это был за человек, который связан даже с повелительницей цыган?

– Что произошло между Чезаре и Долорес? – спросила она неуверенным голосом.

Старуха снова улыбнулась.

– Не то, что ты воображаешь, – ответила она. – Хоть мы были молоды и, возможно, любили друг друга.

– Но что же тогда связывало вас?

Старуха закрыла глаза и снова увидела в своей памяти тот душистый августовский вечер. Церковь Сан-Лоренцо, старые тесные лачуги кругом. Та кофта из желтого шелка и юбка до щиколоток, которые были на ней… Она вспомнила ночную грозу, своего разбушевавшегося зверя, что-то страшное, случившееся потом, и хрустальный перезвон карманных часов, который впервые услышала в тот вечер. Все было смутно и таинственно в этом прошлом – какая-то завеса мешала разглядеть его до конца.

– То, что произошло между нами, – сказала она, открывая глаза, – это секрет, который я и сама забыла. Но твоя душа мучается жестоким сомнением. – Она взяла ее руку и, повернув ладонью кверху, внимательно посмотрела на нее.

– Каким сомнением? – удивленно спросила Анна.

– Ты сама это знаешь, – пробормотала цыганка, не отрывая взгляда от ее руки. – Между тобой и твоими сомнениями – океан. По ту сторону океана правда, которую ты хочешь узнать. Поэтому твой отец и прислал тебя ко мне. Ты много раз в своей жизни пересекала эту водную ширь, но то были путешествия без цели. Теперь ты совершишь путешествие, которое просветлит твой разум и уничтожит сомнения. Больше я ничего не могу тебе сказать, потому что другого не знаю.

Цыганка опять прикрыла глаза, точно задремала, и Анна поняла, что их встреча окончена. Она осторожно попыталась взять часы, которые старуха держала на ладони лежащей на коленях руки, но повелительница сжала пальцы.

– Они мои, – заявила она, широко раскрыв глаза. – Тебе они больше не нужны. Они должны были сблизить наши пути. Теперь они принадлежат мне.

Что-то подсказало Анне в этот момент, что часы с эмалевым циферблатом, с богиней Фортуной и музыкой, скрытой в них, и в самом деле предназначались Долорес. Это была печать той неведомой тайны, которую знали только она и старик.

Анна встала и усталым медленным шагом, словно только что очнувшись от вещего сна, вышла из шатра. Сын и дочь ждали ее возле костра.

– Ты плохо себя чувствуешь? – забеспокоилась Мария, видя как она бледна и взволнована.

– Нет. Я просто устала. Поехали домой. Завтра я вылетаю в Рио.

Ясным солнечным утром 31 января самолет «ДС-20» компании «Алиталия» мягко спланировал на центральную посадочную полосу международного аэропорта в Рио-де-Жанейро. Когда Анна появилась в проеме выхода из салона первого класса, у подножия трапа, кроме Немезио и Джулио, встречавших ее, стоял и начальник аэропорта. Джулио и Немезио горячо обняли ее, чиновник учтиво поцеловал ей руку.

– Я рад снова видеть тебя, сестренка, – сказал ей Джулио. Это был красивый мужчина с открытым приветливым лицом и каштановой шевелюрой, очень похожий на отца.

– Ты, как перелетная птичка, – пошутил Немезио, – туда-сюда через океан.

– Что делать, если вы оба так неотразимы, – ответила она.

– Но у тебя усталый вид, – забеспокоился Немезио. – Как чувствуешь себя? – Этот бывший циркач и бродяга давно отяжелел, а волосы его поредели. Непобедимый Урсус, гимнаст, красивый и стройный, как принц, он сделался грузным медлительным господином, но не лишенным все же изящества и обходительности.