В плену надежд (СИ) - Янова Екатерина

— Там осталось вино, чувствую, надо выпить! — говорю я и иду на кухню за бутылкой и стаканами. Разливаю вино, хотя снова думаю, что лучше бы подошел самогон. Соня делает несколько больших глотков, потом останавливается. На меня не смотрит. Допивает вино и ставит стакан на пол. Я тоже быстро расправляюсь с напитком. Мне не нравится, какая она стала, далекая, холодная. Поэтому я подтягиваю ее к себе, она обнимает меня, прячет лицо на груди. Кожей чувствую влагу на ее щеках. Целую ее в затылок, беру за руку, пальцем провожу по еле ощутимым шрамам на запястье.

— Откуда это?

Она не торопится отвечать. Потом все же говорит.

— Я хотела ребенка. Мне казалось, что тогда моя жизнь обретет хоть какой-то смысл и не будет такой одинокой. Я перестала пить таблетки, втайне от него. А когда беременность случилась, — она замолкает, чувствую, слезы текут быстрее, понимаю, что мы подходим к самому тяжелому моменту. У меня тоже как будто гранитная плита лежит на груди и не дает вздохнуть. Ей нужно договорить, вытолкнуть это из себя. Иначе никак.

— Договаривай! — подталкиваю ее и прижимаю сильнее, чтобы передать ей немного силы.

— Когда он узнал, он избил меня так, что я потеряла ребенка, — я даже не удивляюсь, потому что понял уже, какое это дерьмо.

Вернуть уже ничего нельзя, остается только это пережить.

— Как давно это было?

— В тот день в баре было ровно два года.

— Понятно. Поэтому ты так напилась, -

она кивает.

— А как он отпустил тебя?

— Никак. Он не знал. После того, что случилось, он немного ослабил контроль. Тогда я тяжело очень отходила после побоев и выкидыша. Попыталась вскрыть вены, тоже неудачно. Захар побоялся, что я сделаю что-то еще. Он приставил ко мне одну вредную тетку, чтобы она следила за мной и ухаживала. Мне ведь даже в больницу не дали обратиться.

С каждым словом понимаю, что придется иметь дело не просто с мудаком, а с больным на голову человеком. Творить такое нормальный бы не смог. Соня рассказывает дальше, он, видимо, понял, что сломал ее окончательно, поэтому позволил поблажки. Она стала заниматься танцами, потом стала работать с детьми. Деньги она получала небольшие, но это были ее деньги. Рассказывает, что стала общаться с Натальей, выходить с ней гулять, когда Захар был в отъезде.

— Я всегда знала, что это временная иллюзия небольшой свободы, и она закончилась в день Наташиной свадьбы.

— Тогда он снова поднял руку?

Она кивает.

— Он понял, что я вру, и взбесился. Снова запретил мне заниматься танцами, а это была моя единственная отдушина.

— Ты поэтому полезла на крышу?

— Нет. Хотя я давно об этом думала. Специально сделала дубликат ключа от двери на чердак. Вот только решиться все не могла.

— И что тебя толкнуло?

— Оказывается, в квартире где-то стоит камера, а может не одна. Но он, видимо, не смотрел давно записи. А в тот день позвонил и рассказал мне, что все знает. Он увидел, что ты приходил, орал, что это за мужик, и с ним ли я провела ночь, когда не ночевала дома. Меня спасло то, что его не было в городе. Сегодня он должен был прилететь. Наверное, сейчас меня уже ищут, — она снова начинает всхлипывать. — Он обещал мне страшные вещи, и я знаю, он бы сделал все это.

Прижимаю ее крепче, глажу по голове.

— И еще сделает, — добавляет она обреченно.

— Не сделает! Ты мне не веришь?

— Верю. Только ты его не знаешь. Он не отпустит меня никогда и не успокоится.

— Разберемся, — не очень-то приятно, что в меня совсем не верят, но эту веру надо чем-то подкрепить, а я пока еще не сделал ничего, кроме как уволок ее в какую-то глушь.

В голове крутятся мысли, надо все переварить. Если он видел меня на камере, значит, тоже будет искать. Понятно, что найдет. И к этому моменту нужно быть готовым. Пока мои люди собирают информацию, нужно залечь на дно, что мы с Соней и сделали. А дальше будет видно.

Соня вдруг поднимает голову, смотрит на меня снова своим взглядом, от которого пробирает до мурашек, и говорит:

— Брось меня, а? Ты ведь можешь еще просто уехать и все. Я тебя не выдам. Отдохну немного, а потом…

Смотрю на нее, как на больную. Опять поднимается дикая злость, которую душу в себе из последних сил.

— И что потом? — цежу сквозь зубы.

— Не знаю. Мне уже все равно, а тебя жалко. Ты хороший. Меня он уже давно погубил.

— То есть ты реально думаешь, что твой Захар прям всемогущий мегамаг? Глава мафии, блин. Да он просто зарвавшийся козел! Ты думаешь, на него не найти управы? Ты глубоко ошибаешься! Да, ты одна с ним ничего бы не сделала, но почему ты думаешь, что если я предлагаю помощь, то не понимаю, с чем придется иметь дело? Я ведь тоже не последний человек в этом мире. Да, миллиардов на счетах у меня не накоплено, но связей в нужных кругах хватает. А это дороже денег, поверь! Я войну прошел, я в такой заднице побывал! Ты думаешь, я испугаюсь какого-то ср*ного Захара? Давай больше не будем возвращаться к этой теме, а то и правда псих меня накроет, и я начну делать глупости!

Соскакиваю с кровати. Понимаю, что дико хочу курить. Бросил год назад, но иногда все еще срываюсь. Потом меня настигает новая мысль, от которой я резко разворачиваюсь.

— А может, ты сама хочешь к нему вернуться? Может, тебя заводят эти игры в хозяина и послушную игрушку?

Она смотрит на меня диким взглядом, потом резко говорит:

— Нет! Не заводят! Это вы мужики думаете, что нам это может нравиться. Что мы в таком восторге от того, как вы нас жестко трахаете, что мы готовы терпеть любые унижения!

Она тоже соскакивает с кровати, заворачивается в плед, бежит мимо меня.

— Стой, — хватаю ее за руку, — подожди! — она пытается вырвать руку. Я не даю. — Извини, — притягиваю ее ближе, обнимаю за талию. — Я вспылил. Просто…, - пытаюсь подобрать слова, — просто не надо думать обо мне лучше, чем я есть на самом деле.

Она перестаёт вырываться, я нахожу ее взгляд.

— Ты мне понравилась сразу. Еще там, в баре. И потом. Не стал бы я помогать любой другой, но раз уж я пообещал, то сделаю все, что смогу. Я так решил, и не надо сомневаться во мне. Поняла?

Она кивает и снова прячет лицо на моей груди. Вижу, что злость схлынула с нее, с меня тоже. Но я еще не все сказал.

— Но если ты принимаешь мою помощь, то должна обещать мне быть откровенной, доверять мне. Обещаешь?

— Обещаю. Что ты еще хочешь знать?

— То что было сейчас между нами… Ты сама этого хотела или просто сделала приятно мне?

Чувствую, что она улыбается. Потом говорит:

— Очень хотела. С первого дня. Только боялась этих желаний, поэтому давила их в себе. И…тебе не понять. Когда тебя берут против воли постоянно, ты постепенно перестанешь что-то чувствовать, перестаешь ощущать себя женщиной. Превращаешься в кусок мяса. Я себя именно так и чувствовала в последнее время. Куском гниющего мяса…

Тяжело слышать такие слова, а она продолжает.

— Ты меня не просто от смерти спас, ты меня возвращаешь к жизни. Мне нравится, как ты на меня смотришь, рядом с тобой я чувствую то, чего уже давно не чувствовала. То, что было между нами сейчас… У меня такого давно не было. А может и никогда. И… — она смущенно опускает глаза, — Я хочу еще.

Ведет рукой по моей груди, забирается рукой в волосы, притягивает меня к себе для поцелуя. Что может быть лучше, чем когда твоя женщина тянется к тебе сама и просит секса? Только сам секс. Собственно, к нему мы и приступаем…

Утром просыпаюсь снова от того, что меня прижимают к себе мужские руки и прямо в затылок кто-то сопит. Хоть это и разбудило, ощущения приятные и крайне необычные. Я ведь не привыкла спать с кем-то, особенно с мужчиной. Захар на ночь не оставался никогда. Поначалу меня это расстраивало, потом несказанно радовало. И все же надо вставать, потому что естественные потребности дают о себе знать. А здесь, я так понимаю, все не просто. Придется топать в туалет по морозу. Встаю потихоньку, набрасываю халат, выхожу на кухню, иду к входной двери, натягиваю мою любимую куртку Андрея, сую голые ноги в сапоги, и в таком идиотский виде выхожу на порог. Утро просто потрясающее, девственно белый снег переливается на солнце, воздух свежий, бодрящий. В городе нет ни такого воздуха, ни снега. Зима там тоскливая, припорошенная грязной ледяной кашей на дорогах, недовольными, вечно спешащими прохожими, запахом выхлопных газов и звуками автомобилей, ползущих в утренних пробках. Там нет простора, нет белого, искрящегося снега. Вдыхаю кристально чистый воздух, оглядываюсь вокруг. Слева возвышается вековой хвойный лес, справа вдалеке виднеются еще несколько крыш, клубы дыма поднимаются из печных труб.