Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова

А там сейчас…

— Даже слушать не хочу.

Она мотает головой, жалея об одном: что дала сказать. Скинула руку, пошла по коридору…

— Я за него боюсь, Сант. Понимаешь ты? Ему нельзя эту тварь прощать. Она его снова использует…

— А за меня ты не боишься?

И пусть Санта Алю понимала. Ей-богу. Умом даже сейчас понимала. Но с каждым словом самой становилось гаже.

Она обернулась, спросила громче, чем хотела. И агрессивней, чем хотела.

Потому что Альбина может не озвучивать. Как ситуацию видит она — понятно.

Но самое ужасное, что Санта-то знает, основания видеть так есть. Маргарита Блинова ему названивала. Он в последнее время странный. Она не дает четких ответов на его невысказанные вопросы…

На её вопрос Альбина, конечно же, не отвечает.

Санта смотрит с очевидной злостью. Альбина — снова извинительно. Но она не отступит. И врать, что «боится», не станет.

Её жизнь — это Данечки. И она снова лезет туда, куда лезть ей запрещено. Она снова ведет себя, как сука-разрушительница. И Санте снова хочется её прибить.

— Скажи мне просто: у вас всё хорошо?

Но делать это — бессмысленно. Впрочем, как и ругаться, объяснять человеку, насколько её слова быстро и глубоко проникли. Насколько больно сделали. Насколько страшно сейчас…

Насколько она не знает, что ответить. Она не знает, хорошо ли.

У неё перед глазами: Данила и женщина, которую он когда-то сильно любил.

С которой он встретился вопреки тому, что предательство не прощает.

Или, получается…

— У нас всё замечательно. А ты — не лезь.

Когда внутри страшный пожар. Снаружи — корка льда.

Настоящую боль Санта всегда прячет.

Поэтому смотрит в ответ безразлично. Чеканит так, чтобы стало понятно: развивать бессмысленно.

А потом тихо ненавидит Алю за её длинный нос. Чувствуя всё такой же сожалеющий взгляд, который провожает спину, следит, как Санта обувается. Направляется за ней, чтобы закрыть…

— Прости…

На запоздалое извинение Щетинская не реагирует.

Не вызывает лифт — несется вниз по ступенькам, чувствуя, как горят щеки.

Ругается сквозь зубы, осознав, что даже с Даниилом не попрощалась.

Тянется к лицу и трет, остановившись на одном из пролетов.

Знает, что надо успокоиться и выбросить из головы.

Знает, что Аля ошибается. Что Даня — не такой.

Всё это знает.

А когда садится в машину и хлопает дверью — сердце по-прежнему работает на разрыв. Санта бьется затылком о подголовник. Смотрит, не моргая, в потолок, потом — на крылатую эмблему на руле.

Понимает, что Альбина ведь ничего такого толком и не сказала. Что ей в принципе нельзя верить после того, что однажды устроила. Что одному богу известно, какая моча ударила в обиженный другим Щетинским мозг на сей раз.

Не понимает только, почему ей сейчас так гадко. Почему не получается посмеяться и отмахнуться.

Дрожащие девичьи пальцы потянулись к замку маленькой сумочки. Санта достала телефон. Смахнула вверх.

Номер Данилы — предпоследний в набранных. Они созвонились утром. Он уточнил: всё ли в силе. Когда она едет к маме.

Тогда Санта была счастлива и решительна. Она с уверенностью повторила план действий. Ей показалось, что сначала его голос был немного взволнованным. Но стоило ещё раз проговорить — он успокоился.

Сказал, что любит.

Сказал, блин.

И она должна верить.

Её палец вжимается в имя. Санта слушает гудки, чувствуя, что потряхивает. И дело не в том, что в машине холодно, а она, сбегая, не застегивала куртку. Ей-то наоборот жарко.

Когда на четвертом гудке Данила скидывает, Санта даже не верит. Смотрит на экран, на котором — главное меню, и не верит.

Дает себе полминуты на то, чтобы опомниться. Ему — чтобы перезвонить. Но как-то… Нет.

Снова набирает сама.

И слушает:

«Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети».