Анатолий Тосс - За пределами любви

– Где? – спросил Анатоль и дополнил мягкий голос таким же мягким взглядом.

– К сожалению, это не мое определение. Я его позаимствовала, вычитала где-то. Впрочем, давно, так что оно теперь как бы и мое тоже. Хорошо звучит «за пределами любви», правда?

Я выдержала паузу, Анатоль чуть заметно кивнул, давая понять, что он весь внимание.

– Представьте, есть мир, в котором правит любовь. Она царствует в нем. Это вполне обычный мир, люди живут в нем своей обычной жизнью – ездят в транспорте, ходят на работу, покупают продукты, устраивают застолья. Но все перечисленное, как и вообще все, что в происходит в этом мире, происходит по строгим законам любви. Так или иначе, но по ее законам. Потому что любовь правит в нем и не выпускает ничего из-под своего зоркого контроля. Все, казалось бы, ничего не значащие действия, не имеющие значения события, – все они так или иначе связаны с любовью, и подчинены ей, и движутся во времени и пространстве только ради нее. Понимаете? Множество людей живут в мире, где правит любовь, вот прямо сейчас, здесь, этим чудесным спелым днем.

Я сняла очки, я почувствовала потребность открыть миру, в котором царствует любовь, свой прищуренный, близорукий взор.

– Но есть и другой мир, тот, что за пределами любви. На первый взгляд, он ничем не отличается – в нем тоже ездит по улицам общественный транспорт, и люди точно так же работают, и так же устраивают застолья, может быть, не менее веселые и обильные. Вот только любовь в нем не правит. У всего, что происходит в этом мире, другая первопричина, другая природа и другие законы развития. Тоже разумные, порой добродетельные, но к любви они не имеют отношения. Поэтому мир и называется: «за пределами любви». Там, кстати, тоже существует любовь, бывает, что чистая, бывает сильная, но она не правит миром. Иногда она важна, иногда даже драматична, но она – не закон. А раз не закон, то и не подчиняет. Любовь там – равноправная часть всего остального мироустройства, но не более того.

Анатоль молчал, не перебивал, не поддакивал, как обычно нетерпеливые люди поддакивают длинным пояснениям. Он даже до стакана с «Перье» не дотрагивался. Хотя имел привычку употреблять лишь чистую, незамутненную воду каждый раз, когда выслушивал мою сбивчивую болтовню.

– Так вот, миры эти граничат, и их жители могут перемещаться, переходить из одного в другой. И многие, особенно со временем, с возрастом переходят из мира, где правит любовь, в мир, который находится за пределами любви. Но для тех, кто перешел границу, для них очень строгие визовые ограничения и назад их больше уже не пускают. Туда, в мир, где правит любовь. Даже взятки не помогают. Кто-то, конечно, просачивается контрабандой, но разве что единицы.

Мне снова пришлось надеть очки, опять защипало в носу. Бог ты мой, что же это со мной происходит, я и не помню, когда ощущала слезы на глазах, я, наверное, даже ни разу не волновалась за последние сорок лет. А тут на тебе, прихватило, даже приятно стало, что все еще умею чувствовать.

– Так вот, понимаете, что произошло, Анатоль? Тогда, на перроне маленького вокзала, я перешла границу, попав в мир, который находится за пределами любви, и больше никогда назад не попала. Понимаете, любовь никогда больше не правила в моем мире. Много было хорошего, интересного, даже волнующего, но любовь мной не правила.

Я взглянула внутрь бокала, он почему-то был пуст. Пришлось подозвать расторопного мальчика в белом переднике, попросить долить. Не хватает еще напиться – пьяная расчувствовавшаяся старуха, что может быть комичнее?

– Получается, что все чувства – любовь, ревность, страсть, ненависть, горе – они все остались там, в детстве, с мамой, с Влэдом, и умерли вместе с ними. Потому что все сильные чувства, они тоже связаны с любовью, в том самом мире, где она правит…

Я замолчала еще и потому, что подступивший комок мешал говорить. Надо же так растечься от жалости к самой себе, и когда… на самой последней главе книги. Похоже, Анатоль понял, что должен мне помочь, подтолкнуть мой засбоивший речевой механизм.

– Послушайте, Кэтрин, – произнес он мягким, полным понимания голосом. Особенно доверчиво у него вышло «Кэтрин». – Вас так долго и изощренно пытались уничтожить, да еще в детстве, когда психика только формируется, – не каждый вообще оправился бы и выжил. Вот вам и пришлось заморозить свои чувства. Обыкновенный инстинкт выживания.

Вам пришлось эмигрировать из того мира, где правит любовь, вас заставили. Вы стали его политической эмигранткой. Если бы вы остались в нем, он бы вас раздавил.

Я кивнула и опустила нос в бокал.

– Да-да, – закивала я оттуда, из бокала. – Цинизм, ирония, безразличие, холодность – вот они, лучшие лекарства от подлой болезненности чувств. Послушайте, дорогой соавтор, книгу мы с вами, похоже, закончили, давайте напьемся сегодня, отпразднуем. Как вам перспектива бесчинствовать с разнузданной богатой сумасбродкой? А потом я пойду трахать моего божественного Карлоса, да и вам бы не мешало подцепить какую-нибудь кралю. Здесь их столько – просто на любой вкус.

Кажется, я уже заметно захмелела. Что было конечно же хорошо.

Утром все пошло наперекосяк: голова, спина, общая слабость. Не было даже сил добраться до душа. Пришлось отменить утренние ритуалы – массаж, сауна, аэробика, теннис. Карлоса тоже пришлось отослать – раздражал своим присутствием. Конечно, я сама дура, надо же так глупо потерять над собой контроль, даже не помню, когда со мной подобное случалось. Вот и мучайся теперь общим физическим бессилием.

Только к четырем часам я стала возвращаться к жизни, как-то привела себя в порядок, выползла из своих апартаментов вниз – к тусклому дневному свету, к какой-никакой шевелящейся в нем жизни. И сразу наткнулась на моего вчерашнего собутыльника. Вернее, собокальника, потому что бутылку я уже давно не могу осилить.

Почему-то Анатоль был в пиджаке, и вообще выглядел официально. Он подошел ко мне.

– Я вас ждал, – сообщил он холодно вместо того, чтобы проявить заботу, осведомиться о моем похмельном старческом здоровье. – Я не хотел уезжать, не попрощавшись.

Я остолбенела.

– Уезжать?! – Даже через темные очки, задача которых была скрывать не солнце от моих глаз, а, наоборот, мои мешочные, синюшные глаза – от солнца… даже через темные очки он должен был заметить мое удивление. – Куда уезжать?!

– Книга написана, – он пожал плечами.

Сегодня он был скучен и пресен, ни блеска в глазах, ни блуждающей улыбки, ни чуткого внимания. Сухое, формальное, скучное лицо скучного человека. Я вспомнила, он выглядел таким, когда мы встретились в первый раз. Вот так: был интерес – была жизнь. Интерес прошел – и жизнь туда же. Всегда одно и то же.