Татьяна Туринская - В погоне за облаком, или Блажь вдогонку

Внизу, в просторной комнате, и впрямь столовой, с массивным столом на витых ножках, с красивым буфетом и расписными тарелочками по стенам, уже было накрыто к ужину. Я ожидала, что Лёшка в лучших английских традициях усядется за противоположный торец стола, и будет чопорно отрезать мясо по крошечному кусочку, аки заезжий лорд. Однако тот устроился рядышком. Никакой прислуги не было, Лёшка сам за мной ухаживал.

Оставалось лишь подивиться: ухаживал Лёшка ненавязчиво, в меру. Спасибо, Оля, сделала из Дружникова человека. Если б ты еще влюбила его в себя, цены б тебе не было. А так, прости, только полдела сделала. Удержала бы мужа при себе — не пришлось бы мне теперь плакать. А может, это Ольгина мне месть за все мои проделки. Месть изощренная, стоит признать. Но заслуженная.

Ели, пили, вроде ничего не случилось. Брать еду из рук врага вообще-то не стоило бы. Но в те минуты мне было не до мести. Никогда не думала, что я так завишу от полноты собственного желудка. Лёшка подливал шампанского, говорил красивые слова о том, как славно мы станем жить-поживать в качестве супругов. Да складно так. Можно подумать, ускоренные курсы по риторике прошел. Мне оставалось только подыгрывать ему, кивать: угу, говорите, товарищ, говорите! А сама шампанское лишь пригубливала, пить не решалась. Мне еще Тёмку спасать, а для этого нужно усыпить Лёшкину бдительность.

Когда Дружников сыто откинулся на спинку стула, бросив крахмальную салфетку на край стола, я поняла: пора.

— Лёш, а где Артём?

Тот посмотрел на меня длинно, словно пытаясь проникнуть в мои мысли. Я знаю, что "длинно смотреть" неправильное словосочетание. Я ж на этом собаку съела! Но Лёшка сегодня вообще какой-то другой, неправильный. На себя непохожий. Затейливый, вот. И вещи творит, которые творить не способен. Вот и взгляд этот. Не долгий, нет. Неправильный, как и сам Лёшка. В общем, не смогла я идентифицировать этот взгляд. Вернее, сам-то взгляд вроде и вполне обыкновенный. А вот воспользовался им Лёшка по-чудному. Длинно, одним словом.

Усмехнулся кривовато:

— Не веришь, значит. Я предвидел. Не хотел демонстрировать. Зачем тебе лишняя боль?

Его слова царапнули предчувствием. Как-то слишком уж он спокоен. Вроде правду сказал. Но ведь то, что он сказал о Тёме, не может быть правдой. Или может? Нет, не может. Иначе лучше бы он убил Артёма, пока я сама его не убила.

— Скажи, ты его убил? — с надеждой спросила я. Полчаса назад я бы содрогнулась от такой постановки вопроса, а теперь ничего, вроде так и надо. — Или не ты, а братья твои.

— Какие братья? Я один у родителей, тебе ли не знать.

— Еще бы, попробуй двоих таких выдержать. Ну эти твои. Мордоголовые. И без волос. Братки, вот.

Лёшка рассмеялся:

— Братки у бандитов. А я человек порядочный, мне братки ни к чему. У меня есть помощники, есть сотрудники, есть друзья. Братков, извини, не имею. А гэбист твой жив. Кому он на фиг нужен? Если он на что и способен, так только девкам мозги парить. Не ожидал, что ты на такую дешевку клюнешь.

Кто бы говорил! Колхозник чертов.

— Где Артём?! — сквозь зубы повторила я.

— Женя! — позвал Дружников через плечо, и для верности щелкнул пальцами.

Через мгновение откуда-то выплыла женщина неопределенного возраста в крошечном белом переднике поверх черного строгого платья, и передала хозяину конверт. Я злорадно отметила: таки не удержался от тупого подражательства лордам.

Вынув из конверта несколько фото и сложенный лист бумаги, Лёшка протянул их мне:

— Я знал, что ты не поверишь. Пришлось задокументировать. Тебе будет неприятно.

На всех снимках был Артём на фоне черной машины. В смокинге, в котором я видела его у загса. Только бабочка теперь была развязана и болталась на шее фигурной веревкой. Можно было не сомневаться: фото свежайшие, сегодняшнего "разлива". На одном из них Артём крупным планом демонстрировал рукописный документ. Текст читался плохо, но это, вне всякого сомнения, был Тёмин почерк. Трясущимися руками я развернула прилагавшуюся к снимку бумагу. Так и есть: тот самый документ, что Тёмыч демонстрировал на фотке:

Расписка.

Отказываюсь от женитьбы… в обмен на автомобиль БМВ-525… Обязуюсь не вступать в контакты с бывшей невестой. Претензий к Дружникову А.Н. не имею.

Дата,

Подпись

Слезы не позволяли прочесть расписку целиком, из-за них буквы в глазах расползались в разные стороны.

Это его почерк, никаких сомнений. Смущенная морда Тёмыча на фото свидетельствовала: ему было стыдно, но отказаться от подарка судьбы он не смог. Он продал меня. За несчастную БМВ какой-то там модели. Он меня продал.

Пора привыкать, меня теперь все продают. Артём хоть не продешевил, машину за меня взял — зачем ему Боинг? А почем меня продали Сонька с Галкой? А матери Дружников сколько за меня отвалил?

Истерить не было сил. С шумом отодвинув стул, я встала и пошла в темницу. Добровольно. Если так, если весь мир против меня — не нужен мне такой мир. Я сама от него в темницу спрячусь.

О-го! Вот это она сегодня дала.

Вслед за героиней Наталья встала из-за стола. В отличие от романного, ее стул неприличных звуков издавать не стал — колесики бесшумно скользнули по паркету. Пальцы едва разгибаются. А ведь ей еще капусту на борщ шинковать. Муж ее завтраками кормит, дочку в сад водит. Нельзя еще и борщи на него взваливать.

Или позволительно когда-никогда? Наталья устала сегодня чудовищно. Наверное, можно позволить себе немножко полентяйничать. Ей нужно многое осмыслить. У нее сегодня трудный день.

А муж… Что муж? Ему не привыкать. Работа у него такая: о девочках своих заботиться. О старшенькой и о младшенькой. Прямая мужская обязанность.

Ночью снова пришел Лёшка.

Наталья знала, что он придет. Откуда? Он говорил? Предупреждал? Этого она не помнила. Просто знала: придет ночь, а с нею Лёшка. Вернее, Лёша.

На этот раз она подготовилась к его визиту. Настроила себя как надо. Она замужняя женщина, и плевать ей на то, какими стали его руки.

У тебя был шанс, Лёша. Хороший был шанс. Тебе столько лет было дадено, чтобы меня в себя влюбить. А что сделал ты? Ты подарил мне пример, каким мужчина быть не должен. Если хочешь знать, я мужа своего к себе подпустила только из-за сравнения с тобой: раз целуется лучше тебя — значит, к нему стоит присмотреться. Вот и присмотрелась. Ты сам виноват, Лёша.

И не надо тянуть ко мне руки! Я знаю, что они уже давно не крюки. Знаю, что очень даже настоящие. Значительные. Поэтому и не надо. Потому что слишком поздно они такими стали. Потому что я как стальными канатами связана мужем и дочерью. И никому теперь неважно, хочу ли я, чтобы твои руки снова ласково чесали меня за ушком — я не поросенок, Лёша! У меня теперь свой Поросенок, которого я никак не соберусь познакомить с логопедом. Завтра все брошу и пойду.