Надин Арсени - Из Парижа в Париж

Я воспользовалась минутной паузой, вызванной появлением горничной, подававшей десерт, и спросила его напрямую, когда должна вернуться наша дочь.

— Не понимаю, о чем ты… — Луиджи старался не смотреть мне в глаза. — Она действительно приходила сюда рано утром, но тут же отправилась восвояси, поняв, что ей не удастся получить того, что она хочет.

— Ты о чем? — я была совершенно сбита с толку.

— То есть как это — о чем? Да о деньгах, конечно же! Эта юная поросль только об этом и мечтает! — он мельком взглянул на свою жену.

Глаза Луиджи налились кровью от выпитого и сдерживаемой злобы, но в голосе появились уверенные, и даже назидательные, нотки.

Я сидела, опустив голову, было ощущение, будто мне плюнули в лицо. Луиджи продолжал разглагольствовать об испорченности нынешней молодежи, но я собралась с силами и перебила его:

— Она что, просила у тебя денег? Сколько, позволь узнать?

Луиджи замолк на полуслове, потом начал сбивчиво объяснять, что Люси не говорила об этом прямо, но… ее намерения и без того были понятны всякому здравомыслящему человеку… Он окончательно запутался, багрово покраснел, налил полный стакан и выпил его залпом.

Нужно было немедленно встать и уйти, на сей раз действительно навсегда, но я не могла сдвинуться с места, — то, что я услышала только что, ввергло меня в шоковое состояние. Бедная девочка! Как она перенесла крушение мечты об отце — благородном рыцаре? Хорошо хоть Люк, сын Жерара, оказался рядом!

Тем временем Луиджи вновь обрел дар человеческой речи. Впрочем, назвать ее членораздельной не рискнул бы никто. У него наступила стадия пьяного самоуничижения: он винил себя в том, что он никудышный отец и всегда был дрянным мужем; заливался слезами, умолял простить его.

Этот спектакль вернул меня к действительности. Я и Жерар разом поднялись и направились к выходу. Луиджи испуганно уставился на меня, в его глазах промелькнуло отчаянье, он вдруг рухнул на колени и пополз за нами следом, пытаясь схватить мою ногу и умоляя остаться. К отвращению прибавилась жалость — мы с Жераром слегка замешкались в дверях.

— Слушай, сейчас уже поздно — нам все равно не найти ребят. Он к утру протрезвеет и поможет. Заставим его поднять на ноги миланскую полицию, у него, наверняка, найдутся какие-то связи! Если уйдем сейчас в гостиницу, неизвестно, успеем ли застать его в нормальном состоянии. — Правота Жерара была очевидна, я устало прикрыла глаза, соглашаясь на его, предложение.

Юная супруга Луиджи наблюдала всю эту сцену, не забывая о клубничном мороженом, таявшем в хрустальных вазочках. Вероятно, она решила, что находится в первом ряду театрального партера. Жерар подошел к ней и на ломаном итальянском осведомился о том, где находятся комнаты для гостей. Она неторопливо поднялась, и мы направились к выходу по ее стопам, обходя Луиджи, который все еще стоял на коленях, колотясь лбом о вощеный паркет и каясь, как монах на молитве.

Беспокойство за Люси грызло меня, о сне не могло быть и речи. Нам с Жераром предоставили разные комнаты: его не было рядом, он не мог меня успокоить. Как тут было не пожалеть, что мы не сбежали из этого сумасшедшего дома и не отправились в гостиницу?

В роскошных апартаментах давно воцарилась абсолютная тишина. В моей комнате не было ночника, плотные шторы не давали проникать свету с улицы. Возникло ощущение небытия, — очевидно, я все-таки засыпала…

Скрип открываемой двери разорвал тишину. «Слава Богу, Жерар!» — подумала я и протянула руки навстречу.

Ко мне приближались тяжелые шаркающие шаги, они не могли принадлежать Жерару. Тошнотворный запах винного перегара сопровождал человека, без стука вошедшего в комнату. Я забилась под одеяло, перекатилась в угол широченной кровати. Что это? Сон? На меня навалилась огромная тяжесть, одеяло оказалось на полу, я почувствовала влажные руки на теле. Жадные мокрые губы зажали мне рот, я не могла закричать и только молча боролась, стараясь освободиться. Луиджи пытался раздвинуть мне ноги, я изловчилась и двинула его коленом в пах. Луиджи скорчился и заскулил. Я закричала, рванувшись к двери. На пороге столкнулась с Жераром, чуть не сбив его с ног.

Он молча вывел меня в коридор и вошел в спальню; Луиджи скулил, как побитая собака. Через полминуты Жерар выскочил оттуда с моими вещами; у него подергивался уголок рта. Не произнеся ни слова, он отвернулся, чтобы я могла спокойно одеться. Он взвалил на плечо оба рюкзака, свободной рукой обнял меня, и мы вышли из дома на улицу.

Отойдя от дома Луиджи на пару кварталов, мы уселись на садовую скамейку в небольшом сквере с фонтаном в центре. На меня снизошло странное спокойствие. Или это было оцепененьем?

— Почему ты отправился меня спасать с рюкзаком на спине? — истерический смех готов был прийти на смену полному бесчувствию.

Жерар положил мою голову себе на плечо:

— Извини, что не появился раньше… В этом доме мне было так паршиво, что я решил забрать тебя и переждать ночь в кафе или скверике где-нибудь неподалеку…

Именно так все и получилось, только утром мы сразу отправились в путь, не нанося визита Луиджи. Нам предстояло разыскивать детей собственными силами.

После отвратительного инцидента в Милане я превратилась в далеко не лучшего товарища по путешествию. Жерар делал все, чтобы заставить меня забыть о нем, но я никак не могла расслабиться.

Вопреки всему, я чувствовала себя виноватой в том, что произошло с Луиджи после нашего расставания три года назад. Он всегда был эгоистом, но никогда — скотом. Если бы я по-прежнему оставалась рядом, у него не было бы шанса превратиться в животное, помешанное на деньгах и удовольствиях, видящее врагов во всех окружающих. Может быть, он пьет оттого, что противен самому себе? Эти вопросы не давали мне покоя, я должна была если не найти на них ответы, то хотя бы выговориться.

Моим единственным потенциальным слушателем был Жерар, но я и так успела доставить ему массу неприятностей, не хватало еще повесить на него мои моральные проблемы, заставить выслушивать истеричную исповедь.

Обнаружить детей не удавалось. К австрийской границе можно было попасть разными путями — наверное, мы выбрали разные. Это радости тоже не прибавляло.

Мы сидели у фонтана в центре Вероны. Жерар только что закончил «концерт», он играл музыку итальянского Возрождения. Подставив ладонь под неторопливые струи, мокрой рукой провел по моему лицу. Может быть, он повторил жест Ромео, вот только я никак не подходила на роль Джульетты.