Владимирова Екатерина - И телом, и душой

— Вот так, милая, — наклонился он к ней, — держись за меня, держись!..

— Спаси его, Максим!.. — говорила она хриплым шепотом, будто его не слыша. — Пожалуйста, спаси его…

Боже, неужели все повторяется сначала?… Нет, нет, нет! Не может быть! Они справятся, черт возьми!..

Зажмурившись, отбросив прочь сомнения, неуверенность, страх, собственное осуждение, сулившее ему скорой расплатой, Максим попытался взять себя в руки.

— Спасем, конечно, спасем, родная!.. — удерживая ее под локоть, сказал он. — Все будет хорошо.

— Мы не можем снова его потерять, — рыдала Лена, корчась от боли, — не можем!.. Максим!..

— Хватайся за меня, держись, — велел он ей, подхватывая ее на руки. — Вот так, вот так, родная…

И со своей ношей направился вниз, осторожно перешагивая через ступеньки. Посадил жену в машину, стремительно обошел автомобиль и сел за руль.

— Как ты, родная? — в голове дрожь, он чувствует ее языком.

— Больно… — пожаловалась Лена. — Ведь еще рано, — в ее голосе слышатся истеричные нотки. — Почему сегодня? Еще рано… — и заплакала, не сдерживаясь, прикрывая живот рукой, будто защищая свое чадо.

Максим, стиснув зубы, резко нажал на газ и рванул вперед по ночной автостраде навстречу сияющим огням и кромешной тьме городских переулков и дорог. Больница встретила его глухой и зыбкой тишиной, и это немое молчание пугало так же, как и оглушало. Подхватывая Лену на руки, ужаснулся.

— Лена?… — позвал ее, оглядываясь назад.

— Да…

— Держись, моя милая, — твердил он, скорее, себе, чем ей. — Держись, уже скоро!..

Да что же это?! Он зажмурился, стиснул зубы так сильно, что на скулах заходили желваки. Это его кара. За то, что он сделал. И она хочет забрать у него самое дорогое. Не получит!..

Что есть сил, он помчался в здание больницы, привлекая к себе внимание Щеки горели, по телу стекал пот, а внутри — холодно, зябко, мерзко и скользко. Вокруг какая-то вереница людей, белых халатов и запаха лекарств, дышащих ему в лицо.

Лену положили на каталку, а Максим, нависнув над ней, судорожно шептал, что все будет хорошо. Скорее, себя уговаривая, чем ее.

— Сколько недель?… — спросил врач, бегом направляясь к нему.

— Тридцать пять, — прошептал Максим сухими губами. — Нам еще не нужно… Нам рано… Почему?…

— Досрочные роды, — сказал он медсестре, не отвечая Максиму. — В родильную ее!..

— Постойте, а как же?… — он не понимает, что происходит.

Будто в другой жизни, не в его жизни. Трезвонящий гул голосов, шум, глухой крик, смешались в один запахи крови и нашатыря, едкий, проникающий на язык вкус собственного бессилия.

Он видит ее глаза, потемневшие, широко раскрытые, и гортанный крик, выкрикивающий его имя.

И она скрывается за тяжелой дверью, будто умоляя его глазами и вздохом не уходить, остаться с ней.

И Максим остался стоять посреди коридора, зачарованно глядя ей вслед.

В голове сотни мыслей, сомнений, осуждений, упреков, проклятий. И ощущение собственной вины, ошибки, непрощения давит еще сильнее, теперь уже не просто бьет, но убивает его.

Если с ней что-нибудь случится, он никогда себе этого не простит! Никогда. Он и сейчас себе ничего еще не простил. А после… если вдруг… Нет, нет, не думать об этом!.. Она сможет, она у него сильная, она справится!.. Но час расплаты был близок — вот он, смотрит ему в глаза холодными глазами равнодушия и, цинично усмехаясь, хохочет в лицо, остро режет ножом по самому дорогому, по самому родному.

И Максим, прижавшись к стене, начинает медленно оседать по ней вниз.

Как он пережил эту ночь, он сказать затруднялся. Он думал, что умер, распался, и больше нет его. Но кара продолжала над ним смеяться, он все еще был, жил, терпел, мучился, страдал и падал, умирая.

Это были несколько часов ада, превратившиеся в кошмар, который сковал его даже изнутри.

А когда к нему вышла медсестра, коротко заявив:

— Колесников! У вас девочка, поздравляю!.. Две шестьсот, сорок три.

Он думал, что сердце его разорвется от чувств.

Девочка?… Девочка. Его крошка. И, наверное, похожа на Лену!..

— Я… я рад… — попробовал улыбнуться он и застыл. — А Лена?… Как она? Она видела дочку?…

— Не могу сказать, этой информацией обладает лишь врач, — коротко и почти равнодушно бросила та.

— Но как же?… — произносит он перед тем, как дверь перед ним вновь закрывается.

И он опять остается без единого ответа на свои вопросы, а оттого мучается еще сильнее.

Ему, действительно, казалось, что это была самая длинная ночь в его жизни, или она, действительно, такой была? Он позвонил родителям, и те приехали с утра, когда он, уже измучивший себя сомнениями и переживаниями, едва стоял на ногах от стресса. Домой заехал на полчаса, не более, охладил горячий мозг под ледяными струями воды, переоделся и метнулся назад в больницу.

Но о Лене ему так никто ничего и не сказал. Вокруг все молчали. А часы сменяли один час другим.

Когда в коридоре появились родители, он поднялся со стула, измученный и вымотанный.

— Сыночек, — кинулась к нему мать и, повиснув на его шее, разрыдалась. — Я так рада за вас. Так рада!

— Поздравляю, сын, — пожал ему руку отец. — Как себя чувствует Лена?

— Я не знаю, — пробормотал он заплетающимся языком. — Мне не говорят…

— Как не говорят? — нахмурился отец.

— А девочка? — осведомилась Лидия Максимовна.

— Я ее видел, крепкая, здоровенькая, — прошептал Максим с нежностью. — И, кажется, похожа на Лену. Отец, — обратился он к тому без паузы, — это нормально, что мне еще не сказали, как она?

— Вообще-то, — поджал губы он, — ненормально. Ты узнал, в чем дело?…

— Я ни до кого не могу достучаться, — выговорил он, сводя брови. — Всем будто плевать!..

— Нужно выяснить, что случилось… — сказал Александр Игоревич и двинулся в сторону двери. — Я попробую узнать, может, меня тут еще не забыли… — и скрылся за дверью.

Появился он минут через двадцать, хмурясь, сведя брови, сосредоточенно глядя в пространство. Вид мрачный и неутешительный, в поднятых на Максима глазах — печаль и… сожаление.

— Что с ней? — подскочил к нему Максим почти вплотную. — Как Лена?!

— Ей пришлось делать кесарево сечение, — ответил тот, бросая взгляды на сына и жену.

— Не понял… — нахмурился Максим, перебив его. — Это как?

— Досрочные роды, — посмотрел Александр Колесников на него. — У нее обнаружили тазовое предлежание плода. Необходимо было срочно кесарить…

Максим застыл, будто пораженный. Кажется, что отец разговаривал с ним на другом языке. Эти слова — лишь слова, пустые и бессмысленные, а главное так и не было высказано.