Аглая Оболенская - За миг до тебя

— Пусть Инна едет, Виталий. Она лучше нас с тобой знает, где ей будет хорошо. Мы будем ждать тебя здесь, дочка. И сюда ты всегда можешь вернуться…

В прошлом остались зачитанные до дыр книжки, отправленные на шифоньер куклы. Друзья и соседи. К ней ещё не успела прийти сильная первая любовь, за которую можно было зацепиться среди привычных стен. Вперёд!

— Просто в Нульче кипит кровь отца, — упорствовал Виталька.

— Неправда! Совсем не кипит. Она меня не колышет, эта кровь! Если я там его встречу, пройду мимо.

На самом деле Инка была уверена, что обязательно встретит отца-подлеца. Огромный кусок земли за Колымским нагорьем и тайгой казался ей густонаселённым, где все друг друга знают и каждый день друг с другом здороваются. Ой, как она ошибалась…

2.

Родившийся спустя два года ребёнок стал последней сломанной куклой, которую она предала…

Его отца, рафинированного и отчасти субтильного молодого человека, вспоминать совсем не хочется. Помотавшись вдоволь по московским площадям и переночевав на вокзале, Инна дала себе команду купить билет в ближайший к столице областной центр. Ткнула пальцем в северо-восточном направлении, как раз туда дул ветер монотонным голосом радиодиктора, и встала в очередь к привокзальной кассе. Лучше преуспеть в провинции, чем быть затоптанной в крупнейшем из мегаполисов мира, думалось ей под влажной простынёй раскачивающейся плацкарты. Не зря она перемножила в уме количество рвущихся к паблисити будущих акул пера с московской и подмосковной пропиской на три четверти оставшихся без оной и разделила на число мест факультета журналистики МГУ — нереально, будь ты хоть семи пядей во лбу, прорвать эту броню своим интеллектом. Зато уверенно прошла по конкурсу в периферийном университете. Вместо сочинения на одну из заданных тем по творчеству Горького, Инна написала сжатое эссе, сделав акцент на профашистской настроенности тогдашней прессы к писателю, естественно, не без участия некоторых партийных деятелей. Смело и язвительно расправлялась девушка с врагами Алексей Максимыча, чем немало удивила и заинтересовала преподавательский состав. Только-только начиналась эпоха перестройки, и на поверхность пробивались робкие ростки гласности. Гласность исходила в первую очередь от средств массовой информации и требовала помимо дозированности — храбрость. "Таких не берут в космонавты…" — пелось в модной попсовой песенке. Инку Литвинову взяли в журналисты.

Рутина учёбы поглотила львиную долю времени, на личную жизнь оставались лишь тусовка в очереди к газовой конфорке на общежитской кухне и коллективный поход в баню. Изредка, затем всё чаще и чаще в гости к Инне и трём её соседкам стали заглядывать два парниши из комнаты в конце коридора. Кирилл и Мефодий. Мефодий на самом деле не был Мефодием, его звали Славик Воржецкий, а Мефодий — это прозвище в честь одного из великих просветителей и создателей славянской азбуки, причем больше как приставка к доминанте пары Кириллу Либезову. Предлоги для посещений были разными, но всё время заканчивались одним и тем же — совместным поеданием девичьего ужина. "Просветители" не брезговали отведать перловку с тушёнкой, гороховый суп и запить это компотом из сухофруктов. Славик-Мефодий, будущий экономист, приехал учиться из Пушкина, пригорода Ленинграда. Единственный сын, бездумно оторванный от маминых щей, на бутербродах тут же свалился с острым гастритом. Инна жалела мальчишку и собственноручно стряпала ему кашки, настаивала в термосе отвар из зверобоя и промокала салфеткой скомканный страдальческий лоб. Славик умел благодарить и знал много красивых слов. Вкупе с интонацией, они вознесли Инку на пьедестал, который был внове и очень ей понравился. Женщина, как известно, любит ушами. Долго обхаживал Славик её ушки. Постепенно, шаг за шагом, дошёл и до других частей тела. Женитьба Инны и Славика в конце первого курса стала чистой воды импровизацией. Просто молодые люди в один прекрасный день исчезли с лекций и подали заявление в городской ЗАГС, а после месяц ходили распираемые страшной тайной. Свадьбы не было. Роспись в пудовом талмуде и беготня по коридору в поисках случайных свидетелей. А потом до окончания сессии шушукание и поцелуйчики в углу кровати. Никому и в голову не пришло, что эта парочка недавно сочеталась священными узами брака. В целях конспирации Инка не меняла фамилию. Так и осталась Литвиновой.

Ей долго не удавалось забеременеть, несмотря на огромные усилия, прилагаемые обоими супругами. Виной всему придатки, застуженные после похода в девятом классе от длительных посиделок на остывающем камушке. Созревшая среди таёжных лесов девушка оказалась до неприличия тепличным цветком. Так выразилась впоследствии её свекровь Элеонора Дмитриевна.

Для родителей Славика женитьба сына явилась откровением и не самым приятным.

— Штамп в паспорте ещё ни о чем не говорит! Это профанация, Славочка! — восклицала мать.

— Ты поторопился, сынок, оформлять отношения с кем попало, — монотонно поддакивал отец.

— Инна не кто попало, она меня от смерти спасла, — боролся за жену Славик.

— Не факт. Кто гнал тебя подальше от родителей? Поступил бы здесь, в Ленинграде! Я же говорила тебе — дядя Костик обещал помочь. Ну, сам подумай о перспективе! Приехала девица из глуши охотиться за столичной пропиской, а ты вот он тёпленький, лопушок!

— Инна не из глуши. Она городская, из Магадана! — как умел, отбивался Славик. Эта реплика вызвала резкий хохот у папы Рудольфа Ефимовича:

— Из Магадана, говоришь? Ха-ха… ха-ха… Пожалуйте к нам на Колыму! Нет уж лучше вы к нам! Ха-ха-ха-ха…

— Рудик, ну право же, нашёл над чем смеяться! Тут надо действовать. Немедленно спасать мальчика от этой девицы. Пока не поздно.

Но было уже поздно. После болезненного выкидыша Инна вновь понесла. Со страхом каждый миг прислушивалась к себе, словно ожидая с минуты на минуту схватки с собственным никчемным организмом за беспомощный и автономный кусочек жизни. Его удалось выносить три месяца две недели два дня восемь часов и сорок пять минут.

Скорей всего она бы удержала этого ребёнка в себе. Но заболел Славик. Гастрит разразился язвой, язва грозила прободением. Инна с мужем жила уже в отдельной семейной комнате общежития и рассчитывать приходилось только на себя, слабую и беременную. Она волоком перетянула потерявшего сознание Славика с пола на диван и только после этого вызвала скорую помощь. "Скорая" забрала их обоих — очнувшегося от обморока мужа и начавшую "кровить" жену. Выкинув второй раз, Инна стала бояться Славика, близости и полностью отдалась учебе. На одном из профилактических осмотров у гинеколога перед стройотрядом, всё потому, что ехать к маме не было денег, а к свекрови — желания, она узнала о своей третьей беременности.