Елена Гайворонская - Пепел звезд

– Два миллиона баксов! Ты, верно, рехнулась? Соглашайся! Эх, если бы я не подпортила репутацию, снявшись в том чёртовом журнале… Откуда мне было знать, что буржуи так щепетильны!

– Юлька права, – Ада аккуратно развесила модели на плечики, надела короткое бордовое платье от Валентино, накинула полушубок из соболя. – Это прекрасное предложение. Больше такого может не быть. Не забывай, нм уже по двадцать пять. Ты ведь работала во Франции?

– У Лагерфельда. Но там нашим платили гораздо меньше.

– Ну вот. Я бы на твоем месте не раздумывала. Возможность пожить в цивилизованной стране, где тебя средь бела дня не разденут, не пристрелят и по телевизору воскресным утром не объявят, что в связи с необходимостью новых реформ все твои сбережения приравниваются к жирному нулю.

– А ты как думаешь, Марина? – обратилась Ада к невысокой худенькой девушке в больших очках, лихо орудовавшей шваброй.

– Что? – та выпрямилась, отерев лоб.

Серенькая мышка, невзрачная, неприметная Марина Субботина была на деле гениальным гримером. Из-под ее рук выходили потрясающие лица. Марина обладала острым, ироничным умом и не слишком сговорчивым характером. Многие девушки испытали на себе ее острый язычок.

– Монтана предлагает Ленке контракт на двенадцать миллионов франков годовых, а она колеблется.

– Если ей этого мало, пусть требует больше, – невозмутимо ответила Марина и принялась дальше тереть пол.

Противный мокрый снег сыпал с промозглого неба. В вызывающе-красном «Феррари» Ада неслась по ночной Москве в сторону Крылатского. За заплаканным окном мелькали неоновые огни: ресторанов, клубов, раззолоченных витрин бутиков и супермаркетов. Кое-где уже весело подмигивали разноцветными глазками-фонариками новогодние елочки. Мегаполис готовился к празднику. Но Ада знала, – стоит свернуть с шумной магистрали в темный отнорочек переулка – и отовсюду повеет неприютностью грязных дворов, вонью переполненных помоек, бомжатскими лохмотьями, кислым запахом бедности. Весь этот блеск и лоск начищенных фасадов не более чем камуфляж, такой же, как и ее дорогой автомобиль, коттедж на Николиной горе, бриллианты от Тиффани и платье от Валентино. Маска, за которой скрываются комплексы прошлого, страх перед настоящим и неуверенность в завтрашнем дне.

Ада выросла в интеллигентной еврейской семье. Ее более чем скромные детство и юность прошли в тесной хрущевке на Вернадском. Мимо ее окон проезжали в МГИМО «золотые» мальчики и девочки, дети высокопоставленных родителей. Наверно, среди них был и Ник…

Ник… Губы Ады беззвучно шевельнулись, повторяя имя, при звуках которого ее сердце забилось учащенно. Ник… Сегодняшний вечер, плавно перетекающий в ночь, они договорились провести вместе. Он не любит ждать… Ада тяжело вздохнула и съезжая на Рублевку, прибавила скорость. На спидометре стрелка показала сто пятьдесят.

Ник… Непостижимый, красивый, капризный, эгоистичный… Как бы она хотела знать, что на самом деле значит для него. Если бы набраться смелости и спросить… Ада включила дворники, и они заплясали по стеклу в такт ее размышлениям.

Их первая встреча произошла шесть лет назад. Приятельница по курсам итальянского, эксцентричная дочка тележурналиста Наташа Колечицкая, томно именовавшая себя «Натали», неожиданно пригласила Аду к себе на вечеринку. Чем это было продиктовано – желанием изобразить «близость к народу» или национальным предпочтением, Ада так до конца и не поняла. Сперва она хотела отказаться, но любопытство, а, может, тайное желание хотя бы на один вечер ощутить себя наравне с «элитой», пересилило, и к шести вечера Ада приехала к Натали.

Ада одиноко бродила меж благоухающих французским парфюмом изысканно-элегантных юношей и девушек, будущих послов, журналистов, политиков. В простой белой блузке, чересчур длинной юбке и немодных туфлях, она чувствовала себя вороной, залетевшей в стаю жар-птиц. Ада тоскливо поглядела в окно – с высотки открывался замечательный вид на город и башни Кремля, и уже собралась тихонько улизнуть, но разгоряченная шампанским Натали схватила ее за локоть:

– Знакомьтесь. Ник Португал, восходящая звезда советской дипломатии. Ада Беркер, учится в Гнесинке.

Ада смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Высокий, загорелый, шатен с фиалковыми глазами, римским профилем и надменным, чувственным ртом, он показался ей самым красивым мужчиной на свете.

Ник скользнул по ней холодным, равнодушным взглядом.

– Очень приятно, – вежливо произнес он, и Ада поняла – с таким же успехом он поздоровался бы с новым диваном, телевизором или котом Васькой…

Впереди замаячили огни. Охранник, завидев «Феррари», привычным жестом нажал кнопку. Шлагбаум поднялся. Коттеджный поселок представлял собой маленькую модель города лишь с той разницей, что в нем проживали граждане, чьи состояния превышали миллион долларов. Волшебным образом среди них оказались политики, думские чиновники, таможенники и прочие – люди, умудрявшиеся на скромные зарплаты госслужащих отстраивать дворцы, при виде которых султан Брунея умер бы от зависти. Впрочем, это мало волновало Аду, поскольку, в отличие от соседа по поселку, она работала не в налоговом комитете.

Двухэтажный дом Ады, выстроенный в стиле «шале», утопал во тьме. Ада отперла дверь, зажгла свет, поднялась по устланной мягким ковром мраморной лестнице. Кругом стояла гнетущая тишина. Видимо, Ник отпустил домработницу. Ада вошла в гостиную, заставленную помпезной дубовой мебелью. Никого. Заглянула в спальню. Пробежала по всем комнатам. Дом был пуст. Только теперь в гостиной на столике Ада заметила початую бутылку «Хеннесси», пустую рюмку и дымящийся в пепельнице окурок. Ник ее не дождался. Ушел, как всегда, даже не оставив записки. Едва сдерживая слезы, Ада взяла рюмку, зачем-то посмотрела в нее на просвет, затем чуть подрагивающей рукой налила коньяк, сделала два глотка. Горло мгновенно обожгло. Ада закашлялась, вдруг ощутив бессильную ярость. Что было силы она швырнула рюмку о приоткрытую дверцу бара. Рюмка разбилась. Вдребезги. Рассыпалась на сотню хрустальных капелек-осколков. Как утраченная иллюзия. Как обманутая надежда.

«Они все бросают меня. Отец. Мама. Ник… Теперь и Ник… Я ждала его шесть лет, но не смогла удержать и трех месяцев.»

Ада вдруг почувствовала страшную усталость, давящую, как тишина. Она без сил рухнула в громадное, обитое вишневым бархатом, кресло и тихо заплакала.

Лена стянула свои роскошные волосы в «конский хвост», надела джинсы и короткую голубую дубленочку «автоледи» и через запасной выход, миновав разгоряченную показом толпу, вышла на улицу. Свирепый ветер бросил в лицо пригоршню мокрого снега. Лена поежилась и быстрым шагом направилась к автостоянке, где была припаркована ее «Вольво» цвета «серый металлик». Девушка уже приготовилась нырнуть в ее теплое чрево, как стоящий неподалеку черный «Мерс» мигнул фарами и посигналил.