Аурелия Хогарт - Жених благородных кровей

– Ну, не знаю... После того как он прыгнул на меня...

– Прыгнул? – с любопытством спросила Роберта.

– Ирвин сказал, чтобы от клетки не воняло, надо посыпать дно специальной стружкой – он дал мне целую упаковку. В общем, я решила, что, если приоткрою дверцу совсем чуть-чуть, а стружку набросаю ложкой с длинной ручкой, этот чертенок меня не тронет, но, по-моему, успела только прикоснуться к задвижке, как он шмыгнул на стойку и прыг ко мне на плечо. – Вивьен вся съежилась и обхватила себя руками, словно вдруг потянуло холодом. – Я заметила, что у него разные глаза, когда он летел ко мне, представляешь?

– И как резаная заорала. – Роберта укоризненно покачала головой, хоть губы так и норовили растянуться в улыбке.

Вивьен взглянула на нее в смущенном недоумении.

– Заорала? Вроде бы всего лишь позвала тебя...

– А минутой-другой раньше завопила не своим голосом.

– Правда? Не помню... – Вивьен махнула рукой. – Если бы у Ирвина был до отъезда хоть день в запасе, я бы заставила его найти для крысы другого временного хозяина, ни за что не взяла бы ее к нам... Впрочем... – Она покосилась на клетку, осторожно, словно боясь свалиться с табурета, наклонилась вбок и взглянула на притихшего крысенка. – Может, правда попробовать сдружиться с ним? Это мальчик, зовут Шустрик... – Малыш, будто поняв, о чем речь, повернул голову и посмотрел черной и рубиновой бусинами-глазами прямо на Вивьен. Та испуганно отшатнулась. – Или уж и не пытаться?..

Роберта, придерживая крысенка, рассмеялась звенящим смехом.

– Ты меня удивляешь, Вив! В голове не укладывается: взрослая самостоятельная девочка – и трясется от страха перед такой безобидной крошкой! Непременно попытайся с ним поладить, и, вот увидишь, вы друг дружку даже полюбите.

Вивьен посмотрела на нее с недоверием, растерянно пожала плечами и принялась намазывать джемом тост.

– Мне бы твою смелость... Увы, я не пловчиха, не любительница погонять на сумасшедшей скорости и не парашютистка...

– Я тоже не парашютистка, – возразила Роберта. – Всего лишь перворазница.

Вивьен вопросительно изогнула бровь.

– Перворазница, – повторила Роберта. – У меня один-единственный прыжок.

– Всего один? Я думала, больше. Впрочем, не все ли равно? Главное, что ты на это способна. – Вивьен глотнула кофе. – Я и представить боюсь, что добровольно напяливаю на себя парашют, сажусь в самолет, он взлетает и... – Она зажмурилась и втянула голову в плечи. – Брр! Неужели тебе не было страшно?

– Страшно, конечно, было. Но вышла я сама, только не из самолета, а из вертолета, – ответила Роберта, с невозмутимым видом намазывая на тост джем. Завтракать по-английски, как коренная лондонка Вивьен, давно стало для нее занятием привычным и весьма приятным.

– Что значит «вышла сама»? – удивленно поинтересовалась Вивьен.

– Некоторых перворазников – тех, кто делает первые прыжки, – в момент, когда звучит команда «пошел», охватывает неуемный страх, и, если они замешкаются либо передумают прыгать, инструктор им помогает, – преспокойно объяснила Роберта.

Рука Вивьен с тостом застыла в воздухе.

– Каким образом? – спросила она.

– Пинком, конечно, – столь же ровным голосом ответила Роберта.

– Хочешь сказать, их выпихивают насильно? – исполненным ужаса голосом произнесла Вивьен.

– Когда иначе нельзя – да. Понимаешь, парашютистов выбрасывают не где попало, а в определенной точке, то есть они должны отделиться от самолета или, допустим, вертолета, вовремя, чтобы не улететь бог знает куда. – Роберта усмехнулась. – Да не смотри ты на меня такими глазами! Я вышла сама, говорю же.

– А что потом? – глядя на нее неотрывно, будто на скелет динозавра в Музее естественной истории, спросила Вивьен.

– Падаешь в бездну, спустя три секунды слышишь хлопок над головой...

– Парашют раскрывается?

– Ага. А дальше – такая благодать, какой на земле не купишь ни за какие деньги. – Роберта мечтательно прикрыла бархатно-черные глаза, во взгляде которых дивным образом смешивались вызов, отвага и почти детское лукавство. – Ты как будто не ты, а сверхсущество, что не знает ни забот, ни тревог, ни обид... Говорят, после первого прыжка некоторые не совсем понимают, что произошло, и ничего не могут вспомнить, а мне и теперь как дважды два мысленно перенестись в те минуты.

Мгновение-другое Вивьен смотрела на подругу молча, потом полюбопытствовала:

– А приземлилась ты удачно? Я слышала, если забудешь сжать – или, наоборот, расставить? – ноги, приключение может закончиться переломом.

– Ноги перед самой землей надо свести и полусогнуть. – Роберта рассеянно провела пальцами по спинке Шустрика. – Я, слава богу, приземлилась благополучно. Упала на траву и уставилась в синеву над собой. Погода стояла ясная, небо было немыслимо глубокое и чистое – хоть черпай кружкой и пей... Такие дни – праздники... «которые всегда с тобой». – Она грустно улыбнулась. – Как у Хемингуэя, помнишь?

Вивьен наморщила веснушчатый нос и покачала головой.

– Не-а. Я вообще не люблю Хемингуэя. Как-то пыталась прочесть «Острова в океане», но хватило меня страниц на сорок. Предпочитаю авторов посовременнее. А про что в нем, в этом «Празднике»?

– Про то, как молодой Хемингуэй жил с первой женой в Париже и начинал писать.

Вивьен скривила рот.

– Значит, начало прошлого века. Написано как пить дать скучно. Нет, я такое не читаю. Хотя название мне нравится.

Роберта рассеянно кивнула, почти не услышав, что сказала подруга. Хемингуэй... Всякое упоминание о нем неизменно наводило ее на мысль о другом писателе, их современнике, человеке, про которого она запрещала себе думать и вспоминать. Об ирландце Джеффри О’Брайене.

Подобно Хемингуэю, начинал О’Брайен с репортерства. Писал не про то, что модно и продаваемо, а про голую, порой неприглядную правду жизни, стремясь раскрыть читателю глаза на беды сегодняшнего дня, в какие, дабы не ныла от боли душа, проще не вникать вовсе. С юных лет, вместо того чтобы жить весело и без забот на отцовские денежки, Джеффри О’Брайен всерьез задумался о судьбе родной Ирландии, и еще студентом в самые лихие времена не раз бывал в неспокойном Ольстере. А в двадцать три года снял квартиру в Дублине и, отказавшись от работы в газетах, сосредоточился на литературном творчестве.

Волевой, мужественный, с прекрасными манерами, но простой в общении и при этом любитель умно пошутить и от души посмеяться, он воплощал в себе все, что могло восхитить и покорить воспитанную в интеллигентной американской семье, наполовину итальянку, вечного бунтаря и поборницу справедливости Роберту Лоуренс. Нет, были и на земле радости, сравнимые с первым и единственным в жизни парашютным прыжком, причем куда более сладкие... и вместе с тем непереносимо горькие. Увы, их тоже не продавали за деньги. Впрочем, купленное счастье Роберту нимало не грело бы.