Ольга Тартынская - Хотеть не вредно!

— Кто-то в вагоне оставил, я открыл и увлекся.

Беседы не получилось: объявили стоянку на десять минут. Мой попутчик рванул на перрон за новым пивом и воблой.

Я боюсь выходить из вагона. Страх остался с детства, когда с отцом путешествовали в областной центр. Расстояние, как от Москвы до Питера, целую ночь можно спать. Отец, как правило, загуливал с попутчиками, а я лежала и тряслась: вдруг выйдет на остановке и отстанет от поезда! Почему-то безумно жалко было при этом его, а не себя. Однако, в каком бы подпитие отец не находился, про меня он не забывал.

По вагону бесконечной чередой тянулись торговцы. Мороженое, пресса, глухонемые с кроссвордами. Потом появятся пуховые платки, а в Омске — кедровые орешки, а в Слюдянке — байкальский омуль…. Так знакома эта дорога, только вот, стыдно признаться, за двадцать пять лет побывала в родных местах, где живут мои мама, сестра и брат, всего три раза. Один раз — ехала на похороны отца и не успела. Так и осталось в сознании: папа где-то далеко, но он есть…

— Мороженого хотите, сейчас принесу? — еще раз попытался наладить контакт доброжелательный военный.

— Нет, спасибо. Я в дороге есть вообще не могу.

— Как, совсем?

— Совсем. Только чай, преимущественно зеленый.

Попутчик неодобрительно покачал головой. Он-то собирался развернуться на столе со всеми своими припасами. В жаре они могли испортиться, поэтому требовалось их срочно съесть. Меня подташнивало от качки и духоты. От запаха копченой курицы и лука стало вовсе не по себе. Чтобы отдышаться и не смущать соседа, я вышла в коридор, застланный светлой и чистой дорожкой.

Почему в апреле в поезде такая жара? Я привыкла спать с открытой форточкой в любую погоду. А по утрам — холодный душ. Жара действует на меня парализующе. Здесь же нас законопатили в купе без кондиционеров, а ночью кочегарят изо всех сил. Выйдя в тамбур и прижавшись лбом к холодному стеклу, я смотрела на проплывающие мимо ажурные березовые рощи, утонувшие в талой воде. Еще нигде нет зелени, а вода подступает к самой насыпи.

Удивителен контраст расцветшей и застроившейся в последние годы Москвы с провинцией. Везде по-прежнему разруха, как после гражданской войны, запустение, грязь…. И чем дальше от центра, тем это очевидней. Конечно, не все сразу, дойдут и сюда перемены, и провинция поднимется. Хочется верить.

Когда приеду, обязательно соберемся с одноклассниками. У нас есть семейная пара, которая вышла из нашего десятого "Б", Ирка Савина и Сашка Карякин. Они отвечают за связь, у них и собираются всегда по разным поводам. Многие отучились, отслужили и вернулись в поселок. Но есть и такие, как я, которых судьба забросила далеко от родного дома. Меня вот в Москву, такую глухомань.

Я начинала волноваться, когда думала о том, как встречусь с мамой, Она до сих пор живет в двухкомнатной распашонке, в которой я прожила шестнадцать лет. Брат и сестра с семьями давно уже обзавелись трехкомнатными квартирами. Схожу в родную школу…

Теперь, наверное, трудно поверить, что школу можно любить. Десять лет прошли в одних стенах, с одними и теми же учителями и одноклассниками. Подумать только, десять лет! Таня Вологдина, Ольга Яковлева, Танька Лоншакова, Сашка Колобков, Марат Нарутдинов, Боря Зилов… Их тоже, наверное, увижу, Боже мой! Я даже похолодела от этой мысли. Ведь со многими из них я не виделась с того самого дождливого выпускного вечера, после которого, наутро, едва не прямо в белом гипюровом платье и лаковых белых туфлях я садилась в поезд, и меня провожали они, мои, уже бывшие, одноклассники. Я старалась шутить и цитировала Чехова: "В Москву! В Москву!"

В вагоне зажгли вечерний свет, сосед давно пообедал. Я со спокойной совестью могу завалиться на своей полке с книжицей. Авось, усну, а то и впрямь укачало. Совсем здоровье никудышное стало. Потому-то и редко навещаю родных, что дорога долгая, тяжелая. По молодости не до того было: учеба, работа. Потом детей не могла бросить надолго. Когда приезжала в последний раз, мама, прощаясь, горько произнесла: "Теперь меня хоронить приедешь?"

Колеса уютно постукивают, глаза сами собой закрываются, но не сон приходит, а воспоминания. Кажется, это было вчера. С закрытыми глазами я обойду все закуточки родного, в общем, не так уж и красивого поселка. Наши дворы с двухэтажными домами утопали в зелени. В Забайкалье природа не очень богата: во дворе росли карликовые лиственницы и березы, черемуха, дикая яблоня. Кусты, в основном. Деревянные беседки были старательно выбелены. Хорошо сиделось в них майскими вечерами, сколько пелось, рассказывалось!

Бывало, собирались в беседке люди самых разных возрастов, разговаривали, пели. Помню, меня, восьмилетнюю, мужики-соседи просили:

— Спой "Реченьку"!

И я заводила тонюсеньким голоском:

Течет речка по песочку, золотишко моет.

Молодой жулик, молодой жулик начальничка молит…

Палисадники у домов были огорожены штакетником, на клумбах росли цветы — львиный зев, ноготки какие-нибудь, анютины глазки. Может, это ностальгия по детству рисует такой райский уголок? Почему все так хорошо помнится?

Десятый класс, выпускной, был самым сумасшедшим! Даже школьная рутина стала привлекательней от мысли, что скоро всему конец. Мы сблизились как никогда. Возникла даже идея всем классом поехать на БАМ. Да, вот так, по-комсомольски! Правда, я-то знала, кто на самом деле строит БАМ. Папа работал на железной дороге, и ему не раз приходилось снимать с проходящих поездов совершенно обмороженных бамовцев, бегущих со стройки века с риском для жизни. Помню, спорила с отцом, не хотела признавать очевидного. Восторженная была не в меру, комсомолка.

Впрочем, последняя школьная осень начиналась, как обычно: сбор металлолома, праздник цветов с конкурсом на лучший букет, КВН.

В сентябре мы еще бегали на танцы. Круглая танцплощадка была построена в чахлом тополином парке на месте болота. Мы наряжались в модные брюки клеш и трикотажные кофточки под названием "лапша", а сверху напяливали "олимпийки" — спортивные шерстяные кофты синего цвета с глухим воротником на железной молнии. Тоже писк моды по тем временам. Заказывали в областном центре, студенты привозили на выходные целые кучи таких "олимпиек". И вот под умопомрачительный текст "Звездочки вышли на небеса, вышла на небо луна" мы топтались в объятьях не совсем трезвых местных пижонов или прыгали под бравурного "Карлсона".

Мальчишки-одноклассники ревниво следили за нами, но сами танцевать не решались. Мы смотрели на них свысока: шпана на лямках! Девчонки искали кавалеров повзрослее, а я тосковала по прекрасному принцу. В сентябре мне исполнилось шестнадцать лет. Ложась спать в этот вечер, я посмотрела на небо и произнесла любимое заклинание: "Семь звезд, я одна — приснись тот, кто любит меня!"