Вероника Кузнецова - Горбун

Делать было нечего, и я пошла на сцену, стараясь не показывать, что ужасно стесняюсь, и в то же время следя, чтобы от излишнего старания скрыть стеснительность не удариться в другую крайность и не перейти на развязность. Да, выход на сцену дался мне с большим напряжением.

Приз оказался в конверте и, вынутый оттуда, представлял собой какую-то бумажку. Я трижды успела огорчиться, сначала решив, что это приглашение на подобное же мероприятие и, в случае новых побед, мне предстоит кочевать с одного конкурса на другой, затем — что это какая-то акция терпящей крах биржи и мне она ничего стоящего не принесёт, а потом — что это приглашение на бал, которые у нас полюбили устраивать и где честный человек в честно заработанном наряде будет выглядеть белой вороной. Однако мои опасения оказались преждевременными, потому что мне подарили бумажку (я не знаю, как она называется), которая даёт право на поездку в Данию одного лица, бесплатное получение билета в оба конца и некую сумму денег. Оказалось, что конкурс организован с участием какой-то датской фирмы, рекламирующей свои товары, что я вообще-то подозревала, но не рассчитывала, что приз распространится не только на датские товары или консервы, но на Данию, как таковую. Кроме конверта с бумажкой мне с любезной улыбкой вручили коробочку с духами, а один из организаторов шепнул, что подробности льгот на поездку мне разъяснят после того, как публика покинет зал. Ещё два призёра получили красивые сувениры.

За что я люблю свою подругу, так это за то, что она не сердится и не обижается на чужой успех и с детских лет сохранила редкую способность искренне разделять радость своих друзей, так что духи с самого начала я решила отдать ей, но, как всегда, перебороть русскую щепетильность было нелегко и пришлось привести неопровержимый довод, что без неё я бы не попала на этот конкурс, а, следовательно, она является как бы посредником моей победы. Страшно покраснев от смущения и удовольствия, растроганная девушка приняла, наконец, мой подарок.

Когда разошлись зрители, ко мне подошёл кто-то из организаторов и, явно тяготясь своей обязанностью растолковывать очевидное, объяснил, что я имею право лишь на бесплатный проезд и получение денег, но за номер в отеле я должна буду платить сама. Окинув меня опытным взглядом, который возмутил меня чрезвычайно, этот разодетый в «фирму» ванька перешёл на доверительный тон и посоветовал перед отъездом обменять мои собственные сбережения на валюту, потому что полученной суммы едва хватит мне на прокорм и место в самом захудалом отеле. Предки мои поляки, поэтому русская гордость удачно сочетается во мне с польским гонором, и как раз этого «фирменный» ванька не учёл, вздумав разговаривать со мной столь разнузданно.

— Благодарю вас, — холодно сказала я. — В Дании я остановлюсь у друзей.

Не знаю, поразило ли его наличие у меня друзей в Дании, думаю, что нет, но это было всё, на что я была способна для поднятия своего престижа в его видавших виды глазах.

Я не буду описывать подготовку к поездке, мои терзания и спокойную поддержку мамы, потому что это мало кому интересно, а понятно большинству людей. Я бы не так волновалась, если бы ехала с мамой или с кем-то из моих подруг, но впервые ехать за границу и не иметь попутчиков, было неприятно. Приходилось подбадривать себя мыслью, что во всём мире люди переезжают из страны в страну и при этом ничуть не волнуются.

Наверное, мне было бы ещё беспокойнее, если бы я должна была ехать в другую страну, но в Дании у меня были две подруги, с которыми я когда-то училась в одном классе и которые очень удачно повыходили замуж за датчан и уехали на их родину. Первое известие об этом наделало много шума среди остающихся в Союзе друзей и знакомых, но больше всего нам понравилось, что Ирка и Нонка вышли замуж не по расчёту, а по любви. С Ирой я больше не встречалась, но мы регулярно переписываемся, и мне доставляют огромное удовольствие её подробные жизнерадостные письма, а Нонна приезжала вместе с мужем и, пока жила в Москве, несколько раз заходила в гости. Мне всегда нравились в ней спокойствие и уравновешенность. В девочке эти качества, может быть, немного странноваты, но в девушке они переходят в привлекательность и обещают будущему супругу тихую, уютную, размеренную жизнь без недоразумений и скандалов. Став женщиной, обзаведясь собственным домом и хозяйством, Нонна словно сконцентрировала в себе все добродетели хорошей хозяйки и жены. Лично меня никогда не привлекала семейная жизнь, но, ведя неторопливый разговор с Нонкой, слушая её новости, я словно погружалась в мирный, уютный покой, что было очень приятно, и о скуке не могло быть и речи. У Иры был совсем другой темперамент, не удивительно поэтому, что бывшие одноклассницы встречались редко. Нонна, правда, призналась, что муж недолюбливает Иру, но я думаю, что дело здесь не только в нём, но и в увлечении сверх меры самой Нонны домашними делами.

Встречи с Нонной всегда были немного однообразны, но на скуку не было даже намёка, и при расставании оставалось лёгкое сожаление, что время пролетело так быстро и пора выходить из состояния умственной расслабленности. К сожалению, Нонна читала мало, можно сказать, почти не читала и, в отличие от меня, руки у неё не тряслись при виде хороших книг, а вот в мужья ей достался писатель, тогда ещё начинающий, но теперь признанный. Ко времени того единственного приезда в Россию Ларс напечатал три или четыре книги, но особым успехом они, по-видимому, не пользовались, потому что о них упомянули вскользь, и от обсуждения этих книг Ларс уклонился. Расспрашивать Нонну оказалось бесполезно, так как её преимущественно интересовало, как муж одет, сыт ли он, здоров, доволен ли домом и ею, а во внутренний мир супруга она не находила нужным заглядывать. Я же всегда увлекалась литературой и даже сама пробовала сочинять, что продолжаю делать и теперь. Но в то время меня ещё не покинули честолюбивые мечты когда-нибудь написать нечто такое, что не стыдно попытаться напечатать, так что меня мало волновало, признанный ли Ларс гений или непризнанный, а также гений ли он вообще или совсем наоборот. Главным для меня было то, что он печатался, а, следовательно, вращался в кругу литераторов, разбирался в литературе и мог дать мне совет, стоит ли мне питать надежду, что со временем мне удастся развить свои способности, или мне следует примириться с мыслью, что у меня нет никаких данных к этому великому делу.

Я долго не решалась обратиться к писателю с просьбой дать квалифицированную оценку моему увлечению, но всё-таки собралась с духом. Ларс оказался очень деликатен и сделал всё, что было в его силах, чтобы поддержать во мне желание сочинять, но я всё равно почувствовала, насколько мои первые опыты слабы и не соответствуют тайным надеждам. Может, кого другого это навсегда бы оттолкнуло от творчества, но мне так нравилось создавать новых героев со своей особенной жизнью и характерами, что я продолжала писать для себя, посвящая свои повести маме, и даже находила в этом большое утешение, а мама поддерживала во мне желание создавать новые творения.