Александра Торн - Забвению неподвластно

Преподаватель английского языка поставил ей за сочинение высший балл и убедил направить рассказ в журнал «Ридерз дайджест». Публикация рассказа — то, что рожденные ею слова обрели жизнь на страницах журнала, — смягчила ее боль и наполнила чувством, что жизнь вновь обретает смысл. Прежде чем Джейд как следует осознала, что произошло, творчество стало главным делом в ее жизни — делом, оправдывающим ее существование, придающим ему значимость.

Во время учебы в колледже в ее жизнь вошел Пол, и все могло бы перемениться… Пол гордился ею, был нежным и милым, но Джейд так боялась, что внезапный поворот судьбы может отнять его у нее; она не смогла полностью раскрыть перед ним свое сердце. Как он сказал в тот день, когда разорвал их помолвку? «Я совсем не знаю тебя. Ты не даешь мне узнать, какая ты». И слезы катились по его лицу.

Ее глаза были сухими тогда, сухими они остаются и теперь. В прошлом она проиграла в любви, а сейчас потерпела поражение как писатель. Но она все равно не будет плакать. Стоит только начать, и остановиться будет невозможно.

Было время, когда она боялась, что ей не хватит жизни на то, чтобы создать все книги, живущие в ее воображении. Но сегодня она подумала о другом: хватит ли у нее духу, чтобы когда-нибудь снова сесть за письменный стол.

— Что же мне теперь делать? — спросила она Айру.

Он не сразу нашелся что ответить. Она ждала, гадая, что он скажет, надеясь… на что? Черт побери, она и сама не знает, на что ей надеяться. Айра был прекрасным литературным агентом — самым лучшим из всех — и настоящим другом, но и у него не было лекарства от ее боли.

— Не знаю, — сказал он наконец. — Может быть, все дело в том, что ты живешь в придуманном доме. В твоей первой книге было так много сердца! Ты заставляла читателя то плакать, то смеяться. А теперь ты пишешь словно во сне: слова остаются прежними, а сердца нет. Не знаю, можно ли оставаться в реальности, живя в хрустальном замке.

Она обвела взглядом свой кабинет — стильную мебель белого дерева, белую шелковую обивку кресел, дорогие картины на стенах; выглянула в окно, за которым открывался великолепный вид на океан, и вспомнила, как купила этот дом на волне первого успеха. Ее расточительство было тогда вызовом, реакцией на одиночество в мире: надежды на счастливую жизнь с Полом не сбылись. Но сейчас это злосчастное место было заложено-перезаложено, и ей с трудом удавалось выплачивать по закладным.

По контрасту она представила Айру, сидящего в своем уютном нью-йоркском офисе, в глубоком кожаном кресле за массивным столом. За его спиной возвышались полки с книгами и рукописями, а на стенах висели фотографии авторов, которых он представляет, с их автографами. Этот кабинет, казалось, радовался людям, в то время как ее собственный вдруг показался ей бездушным, как химическая лаборатория.

— Кроме того, — продолжал Айра, — Лос-Анджелес настолько напичкан литературой, что, живя там безвыездно, практически невозможно создать что-либо новое и свежее. Смена обстановки, возможно, как раз то, что тебе нужно. Ты не подумывала о переезде? Скажем, о возвращении в Университет Айовы? Повстречалась бы со своими старыми преподавателями?

— Не думаю, что это принесет пользу именно сейчас.

— Хорошо, я предлагаю тебе просто выбраться из города. Путешествие помогло бы тебе по-новому взглянуть на мир.

— Айра, я понимаю, что ты желаешь мне добра. Но я еще не готова к каким-то переменам.

— Подумай об этом. — В его голосе было столько неподдельной заботы, что Джейд почувствовала себя виноватой.

— Не беспокойся обо мне. Я всегда выкарабкиваюсь. Кроме того, есть шанс, что продвинется дело со сценарием.

Чтобы как-то успокоить Айру, она старалась говорить уверенно. Хотя, конечно, понимала: шансов на то, что такой известный продюсер, как Харрисон Денби, серьезно заинтересуется книгой, не входящей в список бестселлеров, чрезвычайно мало.

— Когда ты встречаешься с Денби? — спросил Айра.

— Сегодня днем.

— Если он захочет обсудить сюжет, действуй смело, но не говори с ним о гонораре. Я сам преподнесу ему цифру — с шестью ноликами.

— Это будет великолепно, — согласилась Джейд, понимая, что Айра настроен слишком оптимистично. Денби, без сомнений, выложит миллион-другой за бестселлер. Но ее вторая книга — «Лучше, чем секс» — вряд ли потянет на такую сумму. Сам факт, что Денби проявил к роману какой-то интерес, выглядел неслыханной удачей.

— Позвони мне после переговоров, — сказал Айра. — Если меня не будет в офисе, то я дома.

— Договорились.

После окончания разговора Джейд долго сидела у стола, пытаясь свыкнуться с мыслью, что «Игра в большинстве» — книга, которой она отдала два года жизни, — не станет поворотным пунктом в ее карьере, не принесет ни доллара на ее умирающий банковский счет и даже не поможет ей восстановить самоуважение. Это знание приносило боль. Сильную боль. Она ненавидела себя за то, что разочаровала Айру. Ненавидела Айру за его слова о романе. Но обиднее всего было то, что Айра абсолютно прав. Чтобы как-то разобраться с этим делом, она сказала себе, что в ее провале должен быть какой-то смысл. В ближайшее время ей необходимо уяснить, какой именно.

Через некоторое время Джейд заставила себя сосредоточиться на более конкретных делах — в частности на предстоящем ленче с Денби. Она еще ни разу не встречалась с ним, но хорошо знала этот тип людей: они чувствуют неудачников за версту.

Остаток утра Джейд провела моя и полируя свой арендованный «мерседес». Затем нарядилась с привычной тщательностью, хотя вообще-то никогда не придавала одежде особого значения. Для встречи она выбрала зеленый шелковый костюм от Даны Багман, купленный три года назад. Костюм был классическим, и она надеялась, что он еще не вышел из моды.

В час дня она уже заворачивала на стоянку отеля «Беверли-Хиллз». Когда Джейд только приехала в Голливуд, она арендовала дом в колониальном стиле в районе Саммит-драйв, на холмах над знаменитым бульваром Сансет. Отель «Беверли-Хиллз» являлся ближайшим местом, где можно было поесть, поэтому она стала там завсегдатаем.

«Он совсем не изменился», — подумала Джейд, останавливая машину. Убрав ключи в сумочку, она прошла по крытой галерее в вестибюль ресторана, встретив по пути несколько посетителей. В былые времена один или двое из них обязательно поприветствовали бы ее. Но Голливуд — жестокий город. После того как критики набросились на ее последний роман, словно варвары на монашек-девственниц, так называемые «друзья» забыли номер ее телефона. Почта больше не приносила приглашений на открытие модных ресторанов, картинных галерей, бутиков. Не было посланий от рекламных агентств, стремящихся заполучить ее на съемки своего очередного шедевра. В свои тридцать два года она уже стала «бывшей».