Ты не заставишь меня - Юлия Гауф

Папа пропал.

Дом сгорел.

Это правда, или это мне тоже приснилось?!

Раздался тихий скрип, дверь палаты отворилась, впустив мимолетный свет из коридора. Но свет пропал, впустив высокого, массивного мужчину, медленно, но неотвратимо идущего ко мне.

Сначала я испугалась, сердце забилось в моей груди, как птица в клетке от зловещей фигуры, но чем ближе мужчина приближался, тем больше приходило узнавание, пока я не увидела его лицо.

— Демьян, — выдохнула я. — Ты?

ДЕМЬЯН

К ней не пускали весь день. А когда я растолкал врачей и рванул по коридору — меня скрутили санитары.

Вкололи успокоительное.

Они бы со мной не справились, не будь я так слаб.

Но у меня даже резервный запас сил закончился, все ушло на то, чтобы спасти ее, не дать утонуть.

Она бы не умерла, я бы не позволил, скорее река бы высохла.

Шагнул в палату.

В окно падает свет фонарей, желтоватая полоса по постели слабой краской, и Алину не видно почти. Узкое лицо. Темные волосы по подушке разбросаны. Под одеялом хрупкое тело.

Сглотнул.

Шагнул ближе.

Моя девочка.

Чтобы выжить в воде нужно сбросить лишнюю одежду. Открыть окно, и выбираться, но сначала вытолкнуть ее — ту, за которую я сам бы умер.

И если бы не моя физическая подготовка мы бы вдвоем отправились кормить рыб.

— Демьян? — какой тихий голос, шелест.

Помню берег, и ее синее лицо, и как воду из ее легких выталкивал помню, и как по щеке ее ударил, когда не мог пульс нащупать.

А после сбежались люди.

— Как ты? — спросил хрипло и остановился. Ближе подойти не решился, оробел. Если прогонит — уйду, перетерплю, дождусь, когда местные лекари поставят ее на ноги.

Она молчит, разглядывает меня блестящими глазами, а я стою, жду приговора.

Кожу жжет под узкой футболкой, почесать хочется. Скоро появятся волдыри, но мне плевать на рубцы, она не полюбила меня раньше, а теперь не шрамы ее оттолкнут.

Я сам ее отталкиваю, такой, какой есть.

— Где папа, Демьян? — она попыталась привстать, и я дернулся к ней.

— Лежи, не вставай, Алина, — дотронулся до края одеяла, неловко подтянул выше. — Потом поговорим. Обо всем. Сейчас нужно лечиться.

— Ко мне полиция приходила, выясняли, — она кашлянула, — сказали, что дом сгорел. Я не понимаю.

— А ты не помнишь? — спросил.

И замер.

В коридоре зашуршала по полу тапками медсестра, снаружи, с улицы, в тишине раздался шум двигателя.

Секунда бесконечно длилась, я взглядом вцепился в покрасневшее лицо Алины.

Мы оба красные, как из бани.

— Нет. Ничего не помню. Холодную воду. А до этого универ. Господи, — она поморщилась, коснулась виска, — голова кружится. Что-то с папой случилось. С домом. А Лара как же?

Показалось, что я ослышался.

Засыпал, и мертвецом был внутри, тем, кто на кон поставил всё и проиграл.

А проснулся и увидел — сам дьявол за меня, и он дает мне отсрочку.

— Совсем ничего не помнишь? — присел на край кровати. — А как мне звонила? И в долг просила. Пять тысяч баксов.

— Когда? — она все же привстала и охнула, упала обратно в подушку. Повторила. — Господи. С головой что-то. Сотрясение?

Наверное.

Жадно смотрел на нее и не верил, искал признаки вранья. Она притворяется, она всё помнит и мечтает на могиле моей станцевать.

— А Лара, что с ней? — она коснулась моей руки, и я напрягся.

Она тоже, почувствовала, отдернула пальцы.

— Извини. Просто. В голове каша, — шепнула.

Кивнул.

Она не помнит. Иначе бы не притронулась, в лицо мне плюнула.

— С Ларисой все нормально. В отличие от тебя, — встал с постели. — Не о том думаешь, Алина.

Отошел к окну, посмотрел на снег. С неба падает, в свете фонарей белой крупкой на ветру кружит.

Я привык быть честным. За все мои грехи меня кто-то другой судить будет, не люди. Я не жалею. Никого из тех, кто отправился к праотцам из-за моей одержимости этой женщиной.

И я готов был ломать ее, пока она не поймет, что не будет других в ее жизни, буду я только.

Но сутки назад, на мосту, она искренне желала мне смерти. Я ненависть на вкус еще в детстве распробовал, а вчера в глазах ее увидел тот же огонь.

Она ненавидит меня.

И не знает пока об этом.

А напоминать я не буду.

— Надо отдыхать, Алина, — обернулся и посмотрел на нее, маленькую, больную, в кровати. Скрипнул зубами. — Память восстановится, со временем, — подошел, наклонился. — За отца не думай. Дела разгребет и вернется. Поняла?

— Да. А ты сам… — она помолчала. — Как?

— Как я? — мрачно усмехнулся.

Выпрямился, пальцами сдавил переносицу. В тихом голосе забота, от которой меня отучили вечность назад, километры времени.

Странно обратно привыкать, это ведь все фантомно, неправда, она не знает, в чем я виновен.

— Я в норме, Алина, спасибо, — отступил и широким шагом рванул к выходу. — Позову медсестру, если больно.

Прикрыл дверь.

И в коридоре столкнулся с медсестрой.

— Вам же велено лежать, — ахнула блондинка, туго затянутая в белый халат. — У вас обморожение, боли.

— Ничего не болит. К девушке загляните, в эту палату, — повел подбородком и двинулся по коридору.

— А одежду кто вам дал? — она не отстала, побежала за мной. — Почему вы в брюках?

— Лучше бы было без них? — остановился.

Она покраснела под моим взглядом.

— Да. И лучше бы было лечь в постель, — прозвучало двусмысленно, к ее пожеланию добавился игривый тон.

С поста в холле прибавилось света, и я рассмотрел ее, и накрашенные глаза, и помаду на губах. В больницах частый гость, и еще неделю назад предложением медсестры бы воспользовался, она бы в палате моей голая акробатикой занималась.

Мне и сейчас хочется, несмотря на слабость. Но не с ней, не с той, кто губы призывно облизывает, а с той, что там осталась, за спиной, и демоном считает меня.

Но как только Алину выпишут.

Я свое возьму.

— К девушке зайдите, — повторил.

Развернулся, прошел мимо поста, глянул на беззвучно работающий телевизор, где в новостях уже обсасывают нашу аварию.

Свернул к своей палате и толкнул дверь.