Мой долгожданный - Марина Зимняя

за сорок километров от города. Было не так-то просто. К тому же ехать такую дорогу с чужим человеком наедине после случившегося, казалось особо опрометчивым поступком. А вызывать сюда папу было еще глупее. Мой отец полковник МВД, вряд ли бы пришел в восторг от компании, в которой я оказалась.

Я чувствовала себя просто отвратительно. Хоть бы они уехали. Жутко не хотелось столкнуться с ним утром. К тому же мне нужно было как-то привести в порядок постель. Все же это не гостиничный номер. Нельзя оставлять кровать так, как есть. Поскольку я не расстилала ее. Испачканным оказалось только покрывало, но к моему несчастью, оно было бежевого цвета. Я была в панике! В шкафу нашла плед, который вполне мог его заменить.

Если бы это была простынь, я, наверное бы просто сунула ее в рюкзак и выбросила где-нибудь по дороге домой. Кинула бы ее в любой мусорный контейнер и пошла дальше. Но покрывало было объемным, поэтому мне ничего не оставалось делать, разве что только сложить его и положить на место пледа. Так я и поступила. Я кое-как привела себя в порядок, благо у меня была сменная одежда, и в пять утра, заглянув в комнату к Кате. Которая, к слову, тоже оказалась не одна. Сообщила ей, что ухожу на электричку. Подруга удивилась, но долго не возражала. Поэтому через пять минут я уже шагала по проселочной дороге.

Мое состояние невозможно было охарактеризовать каким-то определенным эпитетом. Несколько дней я прожила как в тумане. Ни Катю, ни тем более ее брата, ни вообще кого-либо из той компании я не видела. Сказалась больной и на учебу не ходила.

Вероятно, я действительно выглядела неважно. Родители сами предложили мне отлежаться несколько дней дома. Решили, что я переутомилась. А мне было ни хорошо, ни плохо, ни гадко, ни больно. Мне было просто никак.

Я давно приняла свою невзрачную внешность и неидеальную фигуру. И как бы паршиво это не было, решила, что было и было. Остаться старой девой, наверное, еще хуже. Да, в восемнадцать лет перспектива остаться старой девой не на шутку пугала меня. Какой же все-таки я была глупой…

В то время мою неуверенность в себе, сама того не осознавая, подпитывала моя мама. Хотя могу утверждать, что она считала, что помогает мне. Что ей со стороны виднее, что мне подходит, а что нет. Какую стрижку мне лучше сделать и сколько сладкого и мучного я могу себе позволить.

— Ира, неужели ты не видишь? Когда надеваешь что-то, хоть иногда смотри на себя в зеркало. Твои колени открывать нельзя. Подбери себе что-нибудь подлиннее, а лучше брюки. Классика всегда в моде. Только ни вздумай надевать джинсы для них тебе бы не помешало скинуть два-три килограмма.

Я слушала маму, разглядывая ее красивые колени, тонкие лодыжки и изящные запястья. Разве она может пожелать мне плохого?

— Доченька, давай подстрижем тебя под каре? Ты знаешь, у нас одна девочка на кафедре недавно такую стрижку себе сделала. Тебе бы она очень подошла. У вас один типаж.

— Мам. Я не хочу убирать длину.

— Ир. Ну какая длина? Я тебя умоляю. У тебя же три пера. Посмотри, хвостик мышиный. Думаю, все же тебе нужно подстричься. Ты уже девушка взрослая, начинай за собой следить.

Сама же мама носила волосы ниже лопаток. А на работу убирала их в изящную ракушку.

Она постоянно поправляла мои волосы слева таким образом, чтобы слегка прикрыть немного оттопыренное ухо. Эту оттопыренность видела только она. Отец не раз срывался на нее за это. Он считал, что это дурость, поскольку сам никакой проблемы у меня не видел. Сказать честно, я тоже не могла этого разглядеть. Уши как уши. Ни мамины, конечно, но вполне себе нормальные. Из-за этого же она не позволяла носить мне крупные серьги.

— Не стоит подчеркивать свой недостаток. Зачем лишний раз привлекать к нему внимание — говорила она.

Впрочем, красится она мне позволяла, только в меру. Опять же только что бы подчеркнуть, а не закрасить.

При своем довольно скромном росте метр шестьдесят два я весила пятьдесят восемь килограмм. И сейчас я осталась в таком же весе. Со слов мамы, это только благодаря ей я не превратилась в необъятный дирижабль, путь к которому я намечала себе, уплетая мороженое, шоколад и сдобу в невероятных количествах. Опять же, невероятность этих количеств определяла именно мама. С тринадцати лет все это мне было категорически запрещено.

Думаю, мой портрет достаточно описан для того, чтобы понимать, что я невысокая женщина в теле. Толстой, назвать себя у меня язык не поворачивается. Поскольку никаких обвисших боков и живота я не имею. Просто мои параметры далеки от модельных, вот и все. Ношу короткую стрижку, машинально всегда прикрываю волосами левое ухо — привычка, которая осталась у меня с детства. Волосы у меня бывают разного цвета. Я была уже и брюнеткой, и блондинкой, и шатенкой. Так и не определила для себя, что подходит мне больше. Сейчас ношу свой природный русый, немного мелированный. Глаза серо-голубые, нос небольшой, но с едва заметной горбинкой. Некоторые называют такой профиль греческим. Губы ни толстые, ни тонкие, свои собственные. Инъекциями красоты не балуюсь.

В основном ношу строгие костюмы, как правило, брючные, иногда платья длиной на ладонь ниже коленей, привет маме… Типичная скучная, серая училка.

Я завуч по учебно-воспитательной работе в лицее, преподаю английский язык. Посвящаю своей работе семьдесят процентов времени. Домой никогда не спешу. Потому что спешить мне не к кому…

* * *

То, что я беременна, я поняла еще до задержки. Да, не имея в этом никакого опыта, я четко ощущала все перемены. Я ждала месячные и надеялась, что это просто мои больные фантазии. Ну как я могла залететь с первого раза? Кроме распирающего ощущения и резкой боли я ничего не почувствовало. Все началось и закончилось очень быстро. Только отвратительные мокрые ощущения позволили мне осознать, что он все же довел дело до конца.

И без того не маленькая грудь потяжелела. Бюстгальтер стал давить. Тянущие боли внизу живота и в пояснице тоже намекали на то, что со мной происходит что-то не ладное. Кто-то скажет, что это обычные предвестники месячных, но беда в том, что критические дни проходят у меня совершенно безболезненно. Они приходят четко в каждый двадцать восьмой день.

Более того, я ни была настолько темной, чтобы не понимать, что секс