И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина

неуклюжий автобус втиснулся в очередной узкий квебекский переулок и свернул на мост через реку Сен-Шарль, где остановился напротив комплекса огромной больницы. Вылетев из душного транспорта, Рене бегом пронеслась через главный холл и едва успела нырнуть в закрывающий двери лифт. По пути она кивала коллегам и даже успела обменяться парой ничего не значащих фраз со спорящими в раздевалке ассистентами, прежде чем натянула халат и схватила вишнёвый стетоскоп. Через пару минут торопливый перестук её ярко-жёлтых хирургических тапочек потонул в гвалте утренних коридоров.

В этот час в отделении нейрохирургии было особенно людно. Уходившие с ночного дежурства медсёстры громыхали пустыми каталками, из палаты в палату перевозилась аппаратура, повсюду раздавались приглушённые разговоры, смех, какой-то писк и треск. Конечно, госпиталь при крупнейшем университете и так не замолкал круглые сутки, но в часы пересменок становился похожим на высоковольтную вышку. Под потолком каждые десять секунд оживал сонный динамик, то призывая анестезиолога в пятую операционную, то делая объявления для посетителей; между палатами бродили растерянные родственники пациентов, а в ординаторской напротив негатоскопа допивали вторую чашку кофе врачи. В общем, день набирал обороты, а вместе с ним начинала разбег обычная для резидента канитель ассистентских забот.

–Bonjour, Энн, – торопливо бросила Рене молодой медсестре, которая что-то сосредоточенно записывала в электронный журнал и одновременно прижимала к уху телефонную трубку.

Услышав приветствие, та подняла большие голубые глаза, и забранные в два весёлых пучка рыжие волосы, что делали её похожей на милую японскую куколку, задорно качнулись.

– Ты сегодня в «вишенках»? – спросила она и перегнулась через собственный стол, пытаясь что-то там разглядеть. Правда, Рене всё равно пришлось задрать ногу и продемонстрировать разрисованную улыбающимися мультяшными ягодами ярко-жёлтую тапочку. – Супер! Значит, в эти сутки никто не умрёт. Люблю работать в твою смену, – выдала медсестра, а затем выложила на стойку пачку разноцветных папок и вернулась к расписанию дежурств.

Иногда Рене поражалась, насколько Энн могла быть суеверной и находить благоприятные знаки даже там, где тех от природы не могло быть. Например, эти дурацкие тапочки-«вишенки», которые по мнению медсестры приносили удачу. Или вот забытый кем-то в ординаторской кактус, что носил имя «Джек» и обязательно зацветал перед неделей непрерывных операций на черепе, после которой всем в отделении хотелось если не прыгнуть в окно, то напиться до остановки пульса уж точно. Всё что угодно, лишь бы не видеть во сне снова чьи-то мозги. Но, когда Рене уже собралась пошутить об этих приметках, маятниковые двери пафосно распахнулись.

В коридор вышли пара рабочих, а следом за ними вплыл глава отделения. Он нёс в руках огромный рулон со свёрнутым транспарантом и сосредоточенно высматривал нечто неведомое под навесным потолком, прежде чем заметил нужную нишу. Через пару минут под удивлённым взглядом ничего не понимавшей Рене, через весь коридор протянулся плакат.

–«Симпозиум по неотложной хирургии в нейротравматологии», – медленно прочитала она и повернулась к стойке администратора под звук шуруповёртов рабочих. – Что это?

– Очевидно же. Симпозиум по хирургии. Неотложной, – машинально откликнулась Энн.

– Но почему?!

Вопрос был риторическим и включал в себя не столько удивление тематикой, сколько «почему именно здесь», «почему именно сегодня» и, наконец, «почему нам ничего не сказали». Однако, встретившись с укоризненным взглядом дежурной медсестры, Рене нахмурилась.

– Потому что так решило руководство, – проворчала та. – Иди и спроси своего наставника, например. Это он в последний момент настоял, чтобы мероприятие состоялось у нас в отделении.

– Профессор Хэмилтон знал? – Стало ясно, что рабочая смена решила пойти под откос прямо с утра. Рене озадаченно моргнула, а затем растерянно повторила: – Но почему…

– Говорят, из Монреаля прикатит какая-то суперважная шишка. И поскольку последнее выступление до обеденного перерыва закончится аккурат перед твоей операцией, то… – Энн игриво вздёрнула брови, а Рене застонала. – То думай сама, сколько старых маразматиков во главе с главным снобом придут на тебя поглазеть. И это я молчу про придурков с камерами, которые наверняка забудут выключить вспышки.

Чёрт! Унявшаяся было тревога вспыхнула снова, и Рене нервно отбила жёлтым носочком рваный ритм. Она очень хотела знать, почему Хэмилтон ничего не сказал.

– Может быть, он просто забыл? – пробормотала Рене сама себе, но Энн скептически хмыкнула. – Ну не мог же он меня подставить… Это не в его характере. Просто абсурд!

– Угу-угу. Ты всегда веришь в лучшее, радужных единорогов и ванильных пони, —саркастично протянула медсестра. – Спустись на землю, Роше. Тебе осталось два года до экзамена на лицензию. Прости, но пришло время показательных выступлений. А значит, всё. Кыш. Иди работай и повтори там… что вы там повторяете?

– Протоколы.

– Вот. А ещё не забудь про пациентов. Ночью твоего эпилептика перевезли в отделение, просил передать – его больше не тошнит.

Рене недоумённо замерла, пытаясь понять, отчего новость прозвучала столь необычно, моргнула, а потом улыбнулась так радостно, что Энн усмехнулась.

– Он заговорил? О! Спасибо! – Она подхватила папки и перегнулась через стойку, чтобы поцеловать медсестру в щёку. Та смущённо замахала рукой, словно отгоняла надоедливую муху, и вернулась к подсчёту смен.

– Да я-то здесь причём. Ты же оперировала.

– За новости, Энн, – мягко ответила Рене. – Сколько бы ты ни ворчала, но ведь любишь сообщать нам хорошее.

Она весело подмигнула, а Энн притворно нахмурилась.

– Твою блаженность даже могила не исправит, – донеслось добродушное бухтение медсестры, когда Рене уже бежала по коридору. – Он в пятой!

Но это она уже видела сама, остановившись около двери с картой пациента в прозрачном держателе. Рене коротко постучала и вошла в палату, которую расчертили золотые полосы утреннего солнца.

–Bonjour, monsieur Josher!

– Ах, доктор Роше.

Полный мужчина лет сорока с опухшим из-за недавней операции лицом и перебинтованной головой попробовал сесть, но был тут же остановлен. Привычно взяв пульт, Рене приподняла спинку, а сама одной ногой подтянула поближе стоявший около двери табурет. Шум колёсиков привлёк внимание мистера Джошера. Он глянул вниз – туда, где обутая в жёлтую обувь нога упёрлась в металлическую опору кровати – и удовлетворённо кивнул.

– «Вишенки».

Рене приподняла брови, отвлекаясь от чтения записей ночной смены, и взглянула на своего пациента.

– Что, простите?

– Вы сегодня надели «вишенки», – как ни в чём не бывало продолжил мистер Джошер, а затем указал на её обувь. – Почитал о вас на больничном форуме… Ну и в сети, конечно. Когда разрешаешь кому-то вскроить себе череп, лучше знать об этом человеке побольше. Правда?

Он весело хохотнул, не замечая застывшего взгляда Рене.

– Неужели? – медленно произнесла она, хотя не сомневалась, что прозвучит следом.

– Да. Вот и узнал про счастливые «вишенки», а заодно, что вы