Кэтрин Спэнсер - Ванильный вкус поцелуя

Обед на четверых состоял из шести блюд, приготовленных личным поваром. Сюда входили и прекрасные тосканские вина в высоких, хрустальных фужерах, и тяжелое столовое серебро, льняные салфетки с вышитыми вручную монограммами и великолепная, старинная посуда с ярко-синей каемкой и семейным гербом из высокопробного золота. По торжественному случаю Матео надел темный костюм с накрахмаленной белой рубашкой и шелковым галстуком, а его мама и бабушка появились в вечерних платьях и бриллиантах.

Слава Богу, Стефани догадалась захватить одежду для вечера. Она натянула кремовую, вышитую бисером кофточку и длинную, черную юбку из тафты. Она уже и так не раз попадала в неловкое положение из-за выходок Матео.

Когда вечер закончился, Стефани погрузилась в ванну с душистой водой и принялась размышлять над положением, которое занимал Матео. То, что она легко поверила ему в девятнадцать лет, может быть, и простительно. Но быть жертвой обмана в двадцать девять?

Признаки того, что де Лука занимал гораздо более высокое положение, чем думала Стефани, имелись с самого начала, только она не увидела их.

Его манера поведения, хладнокровие и искушенность, не говоря уж о членстве в привилегированном ночном клубе на Ишиа; его отношения с Коринной, которая, по ее собственному утверждению, смотрела на него не только как на давнишнего друга, но и как на ровню в социальном плане, — все это указывало на человека особого воспитания. Даже самые малые притязания Матео де Лука на знатность намного превосходили то, к чему стремились отец и брат Стефани. Впрочем, это не делало чести и ей. Ведь она тоже считала Матео недостойным ее семьи, поэтому и скрывала тщательно их прошлые отношения.

Стефани набрала побольше воздуха и с головой погрузилась в воду. Она была жутко расстроена. А самое худшее еще впереди, потому что ей нужно рассказать о Саймоне. Как может она рассчитывать на сочувствие и понимание Матео, если у нее самой нет чуткости?

Именно этот вопрос не давал ей покоя всю пятницу и большую часть субботы, он испортил ей удовольствие, когда она слушала историю виллы, построенную знаменитым архитектором шестнадцатого века Андреа Палладио. Стефани с трудом выдавила слова восхищения фресками Веронезе, украшавшими интерьер дома, и мраморными статуями, размещенными по всему периметру сада.

К тому времени, когда ей показали красивую, небольшую семейную церковь позади основного здания, «где заключаются наши браки и крестят наших bambinos, детей», — как, хитро подмигнув, сообщила ей nonna, Стефани с трудом сдерживалась от негодования к себе. Она узнала, что во всем мире много церквей, украшением которых являются алтари и статуи из мрамора, добытого в каменоломне де Лука в Карраре. Но молодая женщина была уверена, что ни в одной из них нет таких изысканно выполненных алтаря и трогательно безмятежной фигуры Девы Марии с младенцем Иисусом на руках, которые украшали церковь виллы «Валенти».

Их с Матео жизни могли бы сложиться совсем по-другому, если бы они были более откровенны друг с другом; если бы Матео признал, что она ему не безразлична, то Стефани рассказала бы ему о своей беременности. Тогда Саймон принадлежал бы этой сплоченной, любящей семье, а не такой разобщенной, как ее собственная. Не было бы неудачного брака с Чарльзом, обмана и стыда. Даже в девятнадцать лет, будучи покорной и послушной дочерью, она нашла бы в себе силы противостоять властному отцу, если бы рядом был Матео; смогла бы не реагировать на язвительное презрение Виктора и оказать более твердую поддержку своей исстрадавшейся матери; причинила бы меньше беспокойства дедушке и бабушке, потому что они всегда знали, что их внучка несчастна.

Вместо этого Стефани поддалась давлению и предрассудкам, и теперь перед нею стояла тяжелейшая задача открыто признать, как сильно она виновата перед Матео, его семьей, да и самим Саймоном. Они пропустили его детство — первую улыбку, первый зуб, первые шаги. Не видели, как он впервые вышел на сцену в пасхальной пьесе; не слышали его первого выступления как пианиста, когда ему так понравились аплодисменты, что он еще трижды сыграл «Звон колокольчиков», и только учителю удалось его остановить.

Эти замечательные люди ничего не знали о Саймоне, и в этом была виновата только она одна.

— У тебя грустный вид, cara, — заметила мать Матео, отводя ее в сторонку во время коктейля в субботу вечером. Она указала головой на толпу родственников, которые шумно разговаривали на террасе. — Наверное, нас слишком много, чтобы сразу всех запомнить, не так ли?

Стефани вздохнула. Ей было бы легче, если бы все эти люди не обратили на нее ни малейшего внимания. Но они открыто и добросердечно ее приветствовали, и их теплое отношение только усиливало ее душевную муку. Бремя вины давило на Стефани непосильной тяжестью.

— Я думала о сыне, — тихо ответила она.

— О Саймоне? Матео очень тепло отзывался о нем. Ты скучаешь по своему маленькому мальчику?

— Ах, синьора де Лука! Если бы только это. — Стефани с трудом проглотила ком в горле.

— Ты беспокоишься, что, если ты сохранишь отношения с Матео, он может быть против? — Мать Матео нежно взяла ее за руку. — Не беспокойся, Стефани. Матео будет хорошим отцом твоему мальчику, и мы примем его со всей душой, как приняли тебя.

— Боюсь, вы бы не испытывали таких чувств, если бы знали… — голос предательски дрогнул.

— Что знала, сага mia, дорогая моя?

— О Саймоне, вернее, о том, кто на самом деле его отец! — воскликнула Стефани, не в силах больше скрывать свою тайну.

Мать Матео удостоверилась, что гости прекрасно обходятся без нее, и быстро увела Стефани в библиотеку. Оказавшись с ней наедине, она усадила молодую женщину в кресло, налила ей немного бренди из графина, подождала, пока та его выпьет, и только потом спросила:

— Стало быть, Саймон не является сыном вашего покойного мужа?

Густо покраснев от стыда, Стефани опустила глаза и отрицательно покачала головой.

— Нет.

— А Матео знает об этом?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я боюсь сказать ему… кто его настоящий отец. — Эти слова она произнесла почти шепотом.

Последовавшая тишина затянулась, и Стефани показалось, что она сейчас задохнется. В голове стучала кровь, сердце отчаянно билось о ребра. По спине заструился пот, а руки стали влажными.

Наконец синьора де Лука спросила:

— Это Матео, Стефани?

Из горла молодой женщины вырвалось рыдание. Оно сотрясало ее, разрывало на части. Откуда-то раздался участливый голос женщины:

— Наконец-то! Я столько лет молила Бога о таком подарке, и Бог дал мне внука. — Синьора де Лука подошла к окну, посмотрела на встающую над кипарисами луну, на холмы, вырисовывающиеся на фоне ночного неба. Наконец она произнесла: — А ты собираешься когда-нибудь поделиться этим с Матео?