Между прочим (СИ) - Столыпин Валерий Олегович

Через пятнадцать минут подали такси.

На лестнице Оксана столкнулась с женихом в парадном обличии, — не до тебя сейчас, Лёвочка, мы рожаем!

Кто такие “мы” уточнять было некогда.

Димин телефон оставался вне зоны доступа. Вся ответственность она приняла на себя.

— Я уже обожаю это милое создание, Диминого мальчугана, а Варя пусть любит мужа.

В родильном отделении чувствовалось напряжение, нервозность. Врачи и медсёстры носились по коридору, возили туда-сюда медицинскую аппаратуру, боксы с препаратами.

Оксана нервничала: никто ничего не говорил.

Кому это всё предназначалось, над кем колдовали — неизвестно.

— Вы кто, — наконец спросил мрачный мужчина в хирургическом комбинезоне, не Куликова?

— Моя фамилия Шемякина, я подруга роженицы. Муж не знает, что Варя рожает.

— Мальчик. Четыре килограмма восемьсот граммов. Ребёнок здоров, патологий не обнаружено.

— Замечательно, здорово! Спасибо, доктор!

— Увы, не за что. Реанимировать роженицу не удалось. Эмболия околоплодными водами, если вам такой диагноз что-то говорит, полная остановка сердца.

— Что вы такое говорите! Почему!!! Её наблюдали в вашей клинике с ранних сроков.

— К сожалению так случается. Инцидент будут исследовать эксперты. Родственникам будет предоставлена полная информация. Мне очень жаль. Необходимо сообщить отцу ребёнка. Подскажите, как это сделать.

У Оксаны тут же началась истерика.

Пережить горе было сложно. Она, как могла, поддерживала Диму, организовывала похороны.

Мальчика назвали Антоном.

Оксана усыновила ребёнка, растила и воспитывала как своего.

Вскоре парочка сыграла свадьбу.

Можно сказать, что они счастливы. Любовь прочно поселилась в их доме.

Вот только… не даёт Оксане покоя досадная, навязчивая мысль — не она ли виновна в смерти Вари, не её ли причудливый каприз так безжалостно исполнила принявшая её сторону в вопросе любви и счастья небесная канцелярия?

Верочкин муж был немножечко сумасшедший, самую капельку: любил до страсти экстремальные наслаждения, вроде горных восхождений вне подготовленных маршрутов, внетрассовые спуски на лыжах, затяжные прыжки с парашютом, мото фристайл и прочие аттракционы условно несовместимые с жизнью.

Ему непременно везло, во всяком случае, с момента их знакомства: ни одной серьёзной травмы.

Как её угораздило влюбиться в самоубийцу-адреналинщика, Верочка не помнила.

Возле него стаями крутились девочки без комплексов, которых он, казалось бы, не замечал вовсе.

Игорь улыбнулся однажды на дружеской вечеринке, где Верочка оказалась совершенно случайно, многозначительно подмигнул, и она провалилась в сладкий сироп непрекращающегося оргазма.

Что было после, что вначале, о чём, сплетясь, взахлёб молчали, как зори тайной их венчали…

всё осталось для неё непостижимой, покрытой многоцветной искристой вуалью судорожного чувственного блаженства загадкой, остановившей бег времени на бесконечно долгие пять счастливейших лет.

Иногда где-то глубоко внутри цветными миражами всплывали обрывки событий, но мелькали они слишком быстро, вызывая чувственные приливы и помутнение рассудка. Туман немного рассеивался, когда любовники вновь сливались в экстазе, но слишком кратковременно.

Верочка следовала за мужем в любые дали, не отпуская даже на головокружительных спусках, которые преодолевала практически в бессознательном состоянии.

В тот день (Игорь только что собственноручно вымыл её в душе, не оставив без внимания и ласки ни одного миллиметра податливого тела) женщина сидела с закрытыми от наслаждения глазами в расслабленной позе испытывая восхитительно сладкие телесные муки, когда беззвучно загорелся экран его смартфона.

Отвлекаться от пикантных ощущений не было сил.

Мерцание дисплея было раздражающим, настойчиво долгим. Пришлось взять трубку непослушными от возбуждения руками.

Верочка провела пальцем по светящейся поверхности, нечаянно включила камеру.

Что-то заставило её развернуть альбом.

Лучше бы она этого не делала.

Там было такое!

Девочки из спортивной массовки, большинство из которых она знала, с придыханиями и стонами демонстрировали эротическую сноровку, непринуждённо переговариваясь с Игорем. Сомнений в том, что за кадром он, не было.

Верочка с замиранием сердца пролистала часть альбома, покрывшись испариной. Руки совсем не слушались привычных команд, жили собственной жизнью. С трудом, но удалось скрыть факт отвратительно неприятного любопытства.

Быстро принять взвешенное решение не было сил. Что она могла предъявить, что?

Устроить скандал, уйти, подать на развод? Чего таким образом можно добиться, кроме одиночества?

Жизнь без любви, без Игоря представлялась самоубийством.

Чтобы выиграть время для рассуждений, Верочка сказалась больной.

Она была оскорблена, раздавлена, вполне правомерно обижена, потому для начала выбрала тихий протест — прекратила всякого рода коммуникации, что оказалось наказанием не для него, для самой себя.

Осмыслить до конца то, что произошло, не было сил. Энергия блаженства покинула тело немедленно, теперь тихо испарялись остатки гравитации.

Верочка перестала принимать пищу, почти не двигалась: сидела мёртвенно бледная и сосредоточенно смотрела в расплывающуюся перед глазами точку, которой не видела.

Игоря её состоянием особо не напрягало, он философски обосновал странный недуг периодическими женскими проблемами, о которых что-то знал, ещё больше слышал, — физиологию никто не отменял.

Утешительниц в его беззаботной жизни было предостаточно.

Прошла неделя, другая. Состояние жены начинало раздражать. Девочки без комплексов дарили минутную разрядку, которая напрягала незавершённостью.

Секс без самоотдачи, без любви, теперь раздражал, озадачивал. Неосознанное до поры беспокойство заставило задуматься, что не так. Гонки на мотоциклах бесили, прыжки с парашютом приводили в бешенство.

— Нам нужно поговорить.

— О чём, любимый? Разве не видишь — мне плохо.

— Именно об этом. Почему?

— Не догадываешься?

— Что происходит, чёрт возьми!

Шёл третий месяц без интима, без откровенных разговоров, без…

Параллельная жизнь началась неожиданно, внезапно. Верочка ехала в автобусе, её ждал доктор. Кто-то перебегал дорогу, водитель резко затормозил. Антон, так звали юношу, задержал неминуемое падение, прижав к груди.

Сердце спонтанно сорвалось в галоп.

Верочка пыталась контролировать состояние. Тщетно. Рассудок отказывался подчиняться.

Через час или около того она полностью подчинилась неизбежному падению в пропасть измены. Самое ужасное — ей понравилось состояние безоговорочной покорности.

Игорь был единственным мужчиной, которому она прежде позволяла вторгаться в интимные пределы. Она считала его идеальным любовником.

Каково же было разочарование в эротических талантах мужа, когда Антон оказался внутри.

Это был шок.

Мужчина не суетился, не доминировал, не довлел, он улавливал на уровне флюидов каждое желание, любую мельком обозначенную прихоть.

Веронике не пришлось подстраиваться, изображать страсть. Она была сама собой, но испытывала немыслимое блаженство.

— Спасибо, Антон, — едва справляясь со смущением, произнесла она, прощаясь, — мы ещё встретимся?

— Если пожелаешь.

— Я замужем, — призналась она.

— Дети?

— Увы, нет. Игорь считает, что до тридцати пяти нужно жить для себя.

— Любишь его?

— Теперь не знаю. А ты, ты… свободен?

— Что хочешь услышать?

— Прости. Со мной это впервые. Опасаюсь, что теперь всё будет довольно сложно.

— Роль любовницы может тебя устроить?

— Боюсь, что нет.

— Ко мне есть претензии?

— Только одна… ты… слишком… сладкий. Это не может быть реальностью.

— Тогда лучше забыть.

— Лучше.

Антон не был причиной или катализатором расставания, скорее лакмусовой бумагой, индикатором среды обитания. Развод состоялся довольно быстро, ведь у них не было детей.