Светлана Лубенец - Амулет для влюбленных

Артистам аплодировали долго, потом на сцену вытолкали смущенную Элечку, тоже долго хлопали ей и выкрикивали разные хвалебные слова. Потом к Элечке запрыгнул парень с кинокамерой и прокричал в микрофон, что заснял весь праздник на пленку и все желающие могут посмотреть на себя, когда захотят, и даже сделать себе копию. В качестве завершающего аккорда студенты университета культуры спели еще одну очень зажигательную песню и уступили место «Носорогам». Артисты ушли переодеваться, в зале замерцали огни цветомузыки, и началась долгожданная дискотека.

Марина в отсутствие Милки, которая то ли изменяла Куре, то ли, наоборот, неотлучно находилась при нем, почувствовала себя лишней и даже совсем было собралась уйти домой, когда из толпы неожиданно вынырнул Кривая Ручка и обратился к ней своим тонким срывающимся голосом:

– Ты, Митрофанова, не сердись на меня.

– Я и не сержусь, – пожала плечами Марина. – Чего мне сердиться?

– Ну… из-за этих… из-за скалярий.

– Это ты меня извини, что так получилось. Мне и самой их жаль. Красивые были рыбки.

Кривой Ручке очень понравилось, что Марина перед ним извинилась, и он решил поинтересоваться и ее пропажей:

– А кошка твоя нашлась?

– Нет.

– Может, еще вернется?

– Вряд ли. Уже много времени прошло.

Кривая Ручка не знал, что еще спросить у Митрофановой, а потому, несмотря на так еще и не уменьшившуюся разницу в росте, все же решил пригласить ее на танец, тем более, что «Носороги» очень кстати заиграли красивую медленную песню про любовь. Он откашлялся, поправил волосы и открыл рот для приглашения, но ему пришлось тут же его закрыть. Марину уже уводил от него переодевшийся в цивильное Феликс Лившиц.

Илья даже сам не ожидал, что так огорчится. Конечно, Лившиц классно сыграл Чернобога, но это не дает ему никакого права на Митрофанову, тем более, когда у других уже было все на мази. Под «другими» Кривая Ручка, конечно же, подразумевал себя, поскольку со скаляриями только что все очень хорошо разрешилось. Он отошел к стене и, с самым мрачным видом поглядывая на более удачливого соперника, стал ждать, когда танец закончится.

А Феликс Лившиц, сойдя со сцены и, главное, сняв спасительную маску, разом утратил большую часть своей смелости и решительности. Дома он думал, что маску не станет снимать до самого конца дискотеки, чтобы взять Марину таинственностью и непредсказуемостью, но после окончания представления понял, что не сможет ее не снять. Он почувствовал, что роль Чернобога ему удалась, и очень хотел пожать лавры успеха. Если бы он не снял маску, то кто бы узнал, что именно он, Феликс, такой классный артист? Теперь, когда все всё узнали и овации стихли, он жалел, что поддался соблазну. Как сейчас приступить к разговору с Мариной? Он немного подумал и решил все же оттолкнуться от своего успеха. Может быть, один успех приведет за собой другой?

– Как тебе наше шоу? – спросил он Митрофанову.

– Очень понравилось, – ответила Марина, которая смутно представляла сюжет того, что он назвал «шоу». Если бы Феликс знал Марину получше, он вообще не стал бы задавать этот вопрос. Она никогда не смогла бы никого огорчить, даже если бы представление показалось ей отвратительным. – А ты был просто великолепен! Я даже не подозревала за тобой таких способностей!

– Ты, похоже, вообще отказываешь мне в каких-либо способностях, – горько сказал Феликс.

– С чего ты взял? – спросила Марина и поняла, что разговор сейчас опять сползет на ту тему, которую ей очень не хотелось бы обсуждать.

– Ты все время смотришь мимо меня.

Митрофанова решила промолчать, но оказалось, что и это можно использовать против нее.

– И все время молчишь… – сказал Феликс.

– Знаешь что, – Марина решила наконец поставить все точки над «i», – давай решим сейчас все раз и навсегда.

– Давай, – вяло отозвался Лившиц, понимая, что дело его, скорее всего, проиграно.

Тут «Носороги» закончили одну мелодию и почти без остановки принялись за другую. Марина опять положила руки на плечи Феликсу, а Кривая Ручка у стены сделался землистого цвета, чего никто не заметил по причине дискотечной затемненности помещения.

– Мне очень не хотелось бы тебя огорчать, Феликс, – печально начала Марина, – но я не могу дать тебе то, чего ты от меня хочешь. Я прямо скажу: я люблю другого… – И она еле удержалась, чтобы не заплакать, оттого что любовь ее к Богдану такая же напрасная, как и Феликсова – к ней.

– А он тебя не любит, – очень жестоко сказал Лившиц.

– Я знаю, – выдохнула Марина и так низко опустила голову, что Илье Криворучко показалось, что она положила ее на плечо Феликса.

Этого он вынести уже не мог. Он давно говорил себе, что надо что-то делать. А сейчас понял, что сделать это «что-то» надо немедленно, не откладывая дела в долгий ящик. И предпринять стоит нечто до того кардинальное и для него ранее не свойственное, что все сразу испугаются, растеряются и больше никогда не посмеют называть его не только Кривой Ручкой, но даже и Карлсоном. А Марина сразу поймет, как жестоко ошиблась, когда вместо него выбрала себе Лившица.

Кривая Ручка оторвался от спасительной стены и направился к сцене, где совершенно распоясавшиеся «Носороги» играли одну мелодию за другой и не давали ему никакой возможности пригласить Митрофанову к Изабелле.

Таким образом, Илья Криворучко временно оставил Марину с Феликсом, как ему казалось, без присмотра, но он не знал того, что за ними уже давно и напряженно следили целых две пары глаз. Одни, карие и красиво подведенные, принадлежали Лене Слесаренко. Эти глаза, как два темных озера в половодье, быстро наполнялись все прибывающей и прибывающей влагой, готовой вылиться прямо на специально сшитое к дискотеке платье из тонкого золотистого шелка. Сквозь то и дело набегающие волны слез Лена видела, как Феликс смотрит на странную Марину, и понимала, что ее чудесного платья он даже и не заметил. Когда «Носороги» быстро сменили одну мелодию другой, а Лифшиц с Митрофановой остались в толпе на второй танец подряд, Лена неконтролируемо всхлипнула, развернулась к выходу и попала прямо в объятия Пороховщикова, который согласно своему плану как раз шел ее приглашать на танец. Сил бежать дальше у Слесаренко не было, и она разрыдалась на груди у ошалевшего от такого везения Алексея. Он обнял Лену за плечи и повел к выходу из зала, чтобы подальше от посторонних глаз утешить, одновременно заинтересовывая и очаровывая ее собственной персоной.