Игорь Матвеев - Ты только живи

Но тогда зачем Теодориду вообще упоминал ее? Если он убил Дмитрия, сам или с чьей-то помощью, логичнее было вообще убрать все концы в воду — в прямом смысле слова. Журналист же почему-то поступил наоборот.

Я мимолетно пожалел, что затеял этот разговор чересчур преждевременно: надо было подготовиться к нему более основательно.

Но отступать было поздно.

— Знаете, Янис, утаивать что-то получается у вас лучше, чем обманывать, — заметил я. — Вы ведь были с ним в Коми, в стройотряде, и по девочкам вместе бегали. А вы говорите…

Никогда бы не подумал, что скудная информация, заочно и с трудом добытая из трех старых фотографий, может оказаться такой эффективной. Дымящаяся сигарета в губах Теодориду начала предательски подрагивать, лицо побледнело.

— Чего ты хочешь? — зло бросил он.

— Да я, по-моему, сказал об этом во время нашей первой встречи: я хочу найти Захаропулоса. Поверьте мне, Янис, я действительно ищу его по просьбе жены и не преследую никаких других целей.

Но он похвально быстро оправился от первого потрясения и взял себя в руки.

— Знаете, у нас очень короткий обеденный перерыв. И я не хочу тратить его на болтовню с каждым…

Он так и не придумал, как бы уколоть меня побольнее, и, дернув плечом, словно стряхивая невидимую руку, закончил:

— Я имею полное право не отвечать на ваши вопросы. Прощайте.

Я понял, что если сейчас, сию же минуту не нанесу решительный удар, партия будет проиграна.

— А я имею полное право обратиться в полицию. Предъявить фотографии, официальный запрос белорусского посольства, если надо, попросить приехать в Александруполис Харлампия Спироса…

Он остановился и несколько секунд смотрел на меня злыми сузившимися глазами.

— Какие, к черту, фотографии?

— На которых вы в студенческие годы запечатлены с пропавшим Дмитрием Захаропулосом. Думаю, что несмотря на прошедшие двадцать лет, узнать вас будет можно.

— Учиться с кем-то в одном институте — это преступление?

— Нет, конечно.

— Тогда в чем дело?

— Честно говоря, понятия не имею. Вот пусть они и разбираются, — заметил я с безмятежным видом, хотя внутренне напрягся, как струна. — Как говорится, им за это деньги платят. Главное, что я сообщу в полицию о своих подозрениях. А они таковы: вы встретили своего старого знакомого Захаропулоса здесь, в Александруполисе, и именно после этого он загадочным образом исчез. Очень похоже, что вы имеете к этому какое-то отношение. Но чтобы не навлекать на себя подозрений, вы убедили старика Спироса написать заявление, хотя во время нашего разговора заявили мне, что он вряд ли что-то писал: мол, у всех и своих забот хватает. А для верности состряпали еще и заметку, чтоб, значит, все было вроде как официально. Только допустили небольшой промах: свою фамилию Захаропулос никому в Лаккоме не сообщал, а назвался просто Дмитрием, или Димитросом. Где он, Янис?

Теодориду очень долго молчал.

Я ясно читал по его лицу, что страх, вызванный моим предупреждением обратиться в полицию, борется в нем с нежеланием открыть тайну исчезновения Дмитрия.

Страх победил.

И тогда он проронил очень странную фразу. Фразу, которая вернула мои самые худшие опасения — те, которые я до сих пор упорно загонял в самую глубь, не позволяя им преобладать над другими версиями.

— А если — если он исчез по собственной воле?

— Придется вам пожертвовать сегодня обедом, — стараясь ничем не выдать охватившего меня волнения, проговорил я. — Рассказывайте.

Некоторое время он раздумывал. По его лицу было видно, что в нем борются самые противоречивые чувства. С одной стороны, он должен был хранить тайну, с другой — боялся, что этот неизвестно откуда взявшийся выскочка может подпортить его карьеру — если не что-то похуже.

— Я не могу… я дал слово.

— Знаете, Янис, какой-то остряк сказал: мое слово — что хочу, то и делаю: хочу даю, хочу забираю назад.

— Это… это не моя тайна.

— Тогда я пойду в полицию.

Некоторое время он раздумывал — скорее, уже по инерции. Я чувствовал, что победил.

— А я могу быть уверен в том, что вы… ну, все, что я расскажу, дальше вас не пойдет? — произнес он.

— Не можете! — отрезал я. — Хотя бы потому, что я должен буду рассказать все его жене. Вы… вы любили когда-нибудь?

Журналист как-то криво усмехнулся и не ответил.

— А вот она любит! Понятно вам это? Немолодая бездетная женщина с парализованной матерью на руках. И для нее эта любовь может быть последним… последней, — я так и не нашел подходящего слова — шансом? утешением? надеждой? — а если бы и нашел, это звучало бы слишком пафосно. — Ради того, чтобы я смог приехать сюда, она залезла в огромные долги…

Тут я спохватился, что своими последними словами разрушил легенду об «инженере компании «Интергаз», но, наверное, это уже не имело особого значения.

— Ладно, — махнул он рукой. — Убедили. Все равно Дмитрий… — Теодориду оборвал себя на полуслове.

— Что — Дмитрий?

— Ничего. Пойдемте в кафе.

В отличие от нашей предыдущей встречи в пустом кафе, сейчас в помещении сидело человек восемь. Кто-то обедал, кто-то сосал фраппэ, и все курили. Я поморщился от дыма, но последовал за журналистом к угловому столику.

— В общем, так, — начал он. — Я действительно встретил Захаропулоса здесь в конце августа.

— Он был один? Или с кем-то?

— Один, — твердо заявил Теодориду.

— Числа вы не помните?

— Нет.

— Продолжайте.

— Я не сразу узнал его — это он меня окликнул в супермаркете. Ну, зашли в какое-то кафе, поговорили о старых временах, о физтехе… Но я видел, что ему нужно что-то совсем другое. Вообще он был… — Теодориду нетерпеливо пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, — какой-то взволнованный, что ли, взвинченный. Даже напуганный.

— Напуганный? — переспросил я.

— Ну, не знаю, — досадливо бросил журналист. — Мне так показалось. Он… — Теодориду все еще колебался.

— Давайте, Янис, — подбодрил я.

— А, ладно, — Теодориду махнул рукой. — Только учтите, если что — я все равно откажусь от всех своих слов. Он спросил, не могу ли я помочь ему продать большое количество древних монет.

Я напрягся. Ответ на первый вопрос был получен: Дмитрий нашел клад. Но я все равно спросил:

— Где он взял их?

— Дмитрий понес какую-то чушь о наследстве своих дальних родственников, проживавших в Греции, но я знал еще с института, что у него их никогда не было, иначе он давно слинял бы из Союза. Особенно во времена перестройки. Но мне-то какое было дело, откуда у него эти монеты? Я сказал, что могу — ну, сами понимаете, не задаром.