Игорь Редин - Синий роман

– Нет, – отрезала Ивана.

– Ну, тогда иди спать. Поздно уже, – сказал дядя Вася, надеясь на то, что к утру шторм девичьего воображения поутихнет, и всё вновь станет на круги своя.

Однако на следующее утро он обнаружил, что шторм не только не стих, но, продолжая бушевать, забрал его сокровище – его маленькую девочку – в неизвестном направлении. По истечении суток он заявил о пропаже в милицию. Там делали всё, что могли, но потуги их были тщетны.

Так и закончилась наша сказка. И прости мне, читатель, что не текла в ней кровь рекою, и не были замешаны в ней деньги, наркотики, проститутки и любовь.

Что же касаемо ночных вылазок в море дяди Васи, то объясняется всё это довольно просто. Любил он под водой… с аквалангом. По ночам особенно.

А Ивана? Кто знает, где она сейчас? Возможно, ходит по улицам, поражая своей красотой, огни большого города, а может, плавает в море в обществе гордого и красивого дельфина Яла.

                              Ивана.

Что за идиотская привычка – подавать по утрам чай в постель?

Она приоткрыла дверь в комнату и робко заглянула, как будто хозяин здесь я, а не она. Потом исчезла для того, чтобы появиться вновь с чаем и огромным куском чёрного шоколада в руках.

Она, отнюдь, не из тех, кого принято звать неотразимыми. Простая, вполне доступная молодая женщина. Даже очень молодая. Но, как это нередко случается, описать её просто невозможно. Ты когда-нибудь видел красивых женщин? Согласись, не смотря на красоту, там всё предельно просто. Я тебе рисую примерный портрет, и у тебя в голове возникает штамп – готовый обобщённый образ. А детали – это дело вкуса. Собственного, порой извращённого понятия. Тут же и зацепиться-то не за что. Разве что родинка у краешка рта. Довольно заметная, и то, не помню с какой стороны.

Осторожно дотронувшись до моего плеча, попыталась меня разбудить, словно не хотела делать чего-то подобного, но некто невидимый побуждал её к этому. Мне ничего не оставалось, и я открыл глаза. Плоть моя покинула мир иной и уже несколько секунд пребывает в мире этом, о чём свидетельствует тяжёлая головная боль.

– Сколько уже?

– Десять. Вставай. За мной сейчас должны зайти.

Ну, что мне до них, и до того, что сейчас за ней кто-то зайдёт? Впрочем, я не без благодарности принимаю два протянутых мне блюдца. На одном чашка с горячим чаем, на другом маленькая скала чёрного шоколада. Всё-таки, вчерашний вечер даёт о себе знать. Мне неловко, почти стыдно, но я не смог удержать в руках сие изобилие. Скала чуть не выпрыгнула на постель, и я не полил её чаем лишь потому, что у меня всё это вовремя отобрали.

Что за идиотская привычка: подавать чай в постель, да ещё с шоколадом, и, тем более, мне? На этот необдуманный шаг способен только незнающий меня человек.

Если я просыпаюсь в чужой квартире, значит, вчера вечером я проводил время не в библиотеке.

Полдень и дождь. Летом это большая редкость, и поэтому, пользуясь случаем, я иду под дождём с настроением ребёнка, которому позволили усесться в лужу. Он сидит в ней, шлёпает от радости руками, и ничто его больше не интересует. Я бы тоже уселся, но боюсь, прохожие, которых этот ливень не загнал в укрытие, неправильно меня поймут. Или того хуже, тоже плюхнутся рядом со мной. А эта перспектива меня не устраивает. Предпочитаю одиночество. Дождь и одиночество – для меня это синонимы.

На стоянке такси масса зелёных огоньков предлагала свои услуги. На скамейке, рядом со стоянкой, одинокий силуэт, отданный дождю. Это женщина. Лёгкое платье промокло и прилипло к телу, выгодно подчёркивая совершенство её фигуры. Хотя в тот момент ей, как мне показалось, было не до поз, и дождь не вызывал у неё тех радужных ощущений, какие распирали меня. И всё же он сделал её прекрасной. Мокрые волосы спадали на плечи. Глубокое декольте, благодаря дождю, практически исчезло, и от этого её высокая грудь, казалось, была обнажена, а под длинным подолом платья легко угадывались стройные ноги. Впрочем, всё это напоминало ужасно банальную картинку кисти свободных художников.

Она почувствовала мой взгляд. Отведя от глаз прядь волос, посмотрела. Чтобы как-то избавиться от этой неловкой ситуации, я не придумал ничего лучшего, чем заговорить с ней:

– По-моему, Вам наплевать на дождь, но Вам холодно.

– Да.

Пойди, разбери, что означает это «да», к тому же лицо её приняло довольно независимое выражение. Но отступать уже поздно, да и некуда.

– Тогда, почему бы нам ни согреться чашкой кофе? К тому же я тоже вроде бы не сухой.

– В Ялте нет хорошего кофе.

– В Ялте есть хороший кофе. Просто Вы не знаете, где его искать.

Усмехнувшись, она одарила меня многозначительным взглядом:

– Ну, и где же?

Да, хотя бы у меня. Масса зелёных огоньков предлагала свои услуги.

Бардак, что называется, классический. Это я о своей конуре. Вчера тут развлекался Алик. Похоже, они неплохо покувыркались, и, в знак благодарности, радость уборки оставили мне. А чтобы от нахлынувшего счастья я не скакал по квартире, как породистый жеребец, они забыли в холодильнике почти полную бутылку отравы, именуемую коньяком.

Алик. Он большой любитель «Двина» и длинноногих девочек, и, несмотря на то, что хорошие девчонки в Ялте кончились, он всё-таки умудряется их находить и, причём, такие экземпляры, что мне и не снились. Боже, ему почти тридцать, а он ведёт себя, как семнадцатилетний пацан. Наверное, именно этим он и берёт своих собеседниц. Интересно, как бы восприняла его моя новая знакомая?

– Ванная тут. Сегодня довольно удачный день, – пробурчал я, подавая ей полотенце и большой серый свитер. Самый большой, который нашелся в моём гардеробе.

– Что ты имеешь в виду?

Ну, вот. Мы уже на "ты". Впрочем, я не утруждаю себя ответом. Чего ради? В ванной зашумела вода, и она всё равно не сможет меня услышать.

Воспользовавшись паузой, я начинаю шататься по квартире, делая вид, что пытаюсь навести порядок.

Я успел заправить кровать, вымыть пепельницу, плюхнуться в старое кресло, укрытое бабушкиным пледом и закурить. Как там поёт Майк? «Я одиноко курю, пускаю кольцами дым, я уже не жду перемен…» Всё верно. Только, в отличие от героя его песни, я жду перемен. По крайней мере, сегодня. Да и колец пускать не умею.

Она появилась неожиданно. По-моему, свитер всё-таки немного коротковат, потому что её ноги… Далее должна последовать тирада лестных эпитетов в адрес её ног, но, чтобы этого не делать, я встаю и, ничего не говоря, иду на кухню готовить кофе, оставив свою гостью в некотором недоумении. Что это? Полное безразличие к женщинам, или импотенция? Ни то и ни другое. Просто я обещал своей собеседнице кофе.

Вообще-то я глубоко убеждён, что всякий истинный любитель кофе должен готовить его сам. Правда, я доверяю эту процедуру Алику. И не то чтобы кофе, приготовленный рукой Алика, мне нравился больше, чем мой. Нет. Всё гораздо проще. Просто мать-лень родилась раньше нас, и я – один из её сыновей. Однако Алика тут нет, и я, с чувством собственного достоинства, готовлю кофе сам, хотя особого удовлетворения от этого не испытываю.

Пока я возился на кухне, из комнаты не донеслось ни единого звука. В комнате тихо. Даже как-то неловко нарушать это спокойствие шлёпаньем своих домашних тапочек. Но ничего не попишешь. Я обещал своей гостье кофе.

Она по-кошачьи устроилась в моём любимом кресле, подобрав под себя упругие обнажённые ноги и, видимо, о чём-то думала, потому что совершенно не заметила моего появления. Её взгляд блуждал по полкам книжного шкафа, а пальцы разминали неприкуренную сигарету.

– Кофе, – кажется, я разбудил её. – Ты о чём-то думала?

Пока я разливал кофе в чашки, она молчала, и лишь сделав глоток, задумчиво произнесла:

– Ты когда-нибудь видел, как ночью падают листья?

Нет. Картин ночного листопада я не наблюдал. Но я видел двойственность радуг в день гибели цыгана. Была осень. Дул отличнейший ветер, но был шторм. Он был мастером виндсёрфинга и любил ветер, но не смог справиться с волной. Хотя, зачем ей такие подробности?

На выручку пришёл Алик. Вернее, не Алик, а та бутылка, которую он оставил в холодильнике. Коньяк. Три звёздочки. Армяшечка.

Тепло овладевает телом. Напиток явно располагает к более непринуждённому общению и, видимо, способствует восстановлению памяти, потому что, опорожнив вторую порцию и сладко затянувшись, я вдруг вспомнил, что до сих пор не знаю имени своей собеседницы.

Она звонко рассмеялась. Так могут смеяться только добрые, искренние люди. Их смех заразителен и добродушен. Их веселье неподдельно. Они радуются вашим удачам, забывая о своих поражениях. Они как-то очень по-доброму смеются над собой и над всеми. Они чисты, как родниковая вода.

Внезапный приступ веселья кое-как стих, и, угомонившись, она нарочито официально представилась: «Ивана», – после чего вопросительно посмотрела на меня. Мне ничего не оставалось, и я выдал ей информацию относительно своего «звучного» имени. Она улыбнулась, но промолчала. А я подумал о том, что появился серьёзный повод ещё раз испытать качество продукции Ереванского коньячного завода.