Дэни Коллинз - Пикантная история

Сорча умолкла, как только они оказались в детской палате, где плакали младенцы. Там же находились женщина, тоже родившая прошлой ночью, и, по всей видимости, ее муж.

– Привет. Я слышала, мы соперничали за внимание хирурга прошлой ночью, – приветствовала она их. – Меня зовут Сорча Келли.

Мужчина вежливо кивнул.

– Алессандро Ферранте. Моя жена Октавия и наш сын Лоренцо, – представился он и посмотрел на жену: – Мы ведь согласились с этим именем, верно?

Октавия промолчала. Медсестра передала ей малыша, который заливался плачем, словно очень обиделся на то, что его заставляют ждать.

– Мистер Ферранте, вы не могли бы?.. – попросила Ханна.

Он извинился и повернулся так живо, как поворачиваются мужчины, когда у женщины возникает необходимость покормить ребенка.

Сорча спрятала улыбку. Алессандро напомнил ей Цезаря. Не внешне, хотя оба были смуглыми и красивыми, но живостью и силой.

Сорча поняла, что скучает по нему. В этот уик-энд должна состояться его свадьба. Она отчаянно хотела быть со своей семьей, а не здесь, в больнице. Так ей было бы легче перенести это событие.

Ласково бормоча что-то, Сорча взяла своего ребенка. Он не Монтеро, так же как она не Шелби.

– Энрике, – прошептала молодая женщина.

Это второе имя Цезаря. Она будет звать его Рикки…

Стоп! Что-то не так!

Малыш плакал так сильно, что это разрывало ей сердце. Она инстинктивно была готова сделать что угодно, лишь бы успокоить его, но.

Сорча услышала, как Октавия сдавленно произнесла:

– Это.

– Октавия, – перебил ее муж с предупреждающими нотками в голосе.

Озадаченная, Сорча склонила голову и попыталась понять, почему она испытывает к этому ребенку что угодно, но только не материнское чувство.

– Приложите его к груди. Он засосет сам. Они знают, что делать, – посоветовала Ханна.

– Я не думаю.

Сорча боялась собственных мыслей. Они были такие. дикие. Она обнаружила, что ее глаза невольно устремляются на ребенка, которого пытается успокоить Октавия. Та терла спинку крохи и качала его, но по какой-то непонятной причине крики чужого младенца накатывали на Сорчу, как волны на берег, волнуя ее душу.

Взгляды Октавии и Сорчи были прикованы друг к другу, в следующий момент Октавия повернула ребенка, чтобы Сорча могла видеть его лицо.

Сорча взглянула на плачущего младенца. Его брови были слегка вздернуты, хмурое личико походило на лицо Цезаря, когда он бывал недоволен, а миниатюрные губки были похожи на губы, которые она видела в зеркале всю свою жизнь.

Сорчу сковал ужас.

– Что не так? – спросила Ханна.

Другая медсестра сказала что-то, но Сорча ее не слушала.

– Как вы?.. – начала она.

Ее подозрения росли, однако она оборвала себя. Это невозможно. Здесь не крадут детей. И уж точно, люди не сидят напротив и не дразнят вас ребенком. Так бывает только в каком-нибудь триллере.

От ужаса ее сердце, казалось, грохотало. Неверие и уверенность боролись в ней, и Сорчу затрясло.

Обнажив лодыжку ребенка, которого она держала, Сорча повернула дрожащей рукой ярлычок. Там значилось «Келли».

Но это не ее ребенок! Ее малыша держит та, другая женщина.

Сорча взглянула на Октавию. Что она ожидает увидеть? Злую насмешку?

Нижняя губа Октавии дрожала.

– Мне не верят, – простонала она.

– Чему не верят? – спросила Ханна.

– Моя жена не в себе! – заявил Алессандро и попытался отобрать младенца у Октавии.

– Нет! – выпалила Сорча и наконец почувствовала власть иррационального и в то же время могучего инстинкта, который заставляет животных, забывая о самосохранении, защищать своих детенышей до последнего вздоха. – Не трогайте его!

Ребенок у нее на руках заливался плачем, и, конечно, следовало утешить его. Но ее сын в опасности!

Она вскочила и подошла к Октавии. У той из глаз полились слезы.

– Никто мне не верит, – всхлипнула Октавия. – Я хотела покормить его, но ему нужна его мать, а они не дают мне моего…

Женщины неловко обменялись младенцами, и головокружительная паника, овладевшая Сорчей, начала утихать. Однако сердце ее продолжало гулко биться, адреналин тек по жилам.

– Я верю вам, – сказала она, вдохнув родной запах, и улыбнулась дрожащими губами. Сорча поцеловала его в щечку и прижала к груди, на сей раз уверенная в том, что это ее сын. Сын Цезаря. – Конечно, мы знаем собственных детей.

Что за дьявольщина тут происходит? Что за дьявольщина?!

Октавия кивнула, закрыла глаза и склонилась над своим ребенком.

Сорча села и приложила Энрике к груди. Между ними образовалась связь. Наступила тишина. Малыши наконец получили еду, которую требовали.

В детской палате воцарилась оглушительная тишина.

– Что ты делаешь? – хрипло спросил потрясенный Алессандро.

– Разве ты не видишь, что их перепутали? Взгляни на него, – предложила Октавия.

– Это невозможно, – отрезала Ханна. – У нас очень строгие правила. Детей нельзя было перепутать. Вам не следовало делать это, – предупредила она, разглядывая табличку на лодыжке Энрике. На ней было написано: «Ферранте – мальчик». – Вы обе ошиблись.

Сейчас, когда она, перестав паниковать, кормила грудью своего ребенка, и он успокоился, Сорча разозлилась. Как персонал мог допустить это?!

– Ошиблись вы, – твердо сказала она, отталкивая руку Ханны. Если они собираются снова поменять детей, она будет сражаться до последней капли крови. Только то, что она держала на руках новорожденного, заставляло ее сидеть на месте. – Проверьте все. Вы увидите, что мы правы.

Хаос продолжался. Медсестры пытались уговорить матерей. К счастью, Октавия проявила такую же твердость, как и Сорча.

Наконец пришла хирург, доктор Рейнолдс. Она была в шоке и тут же задействовала администрацию больницы. Матерей убеждали, что шансы перепутать детей равны нулю. Было решено провести ДНК-тесты, а для начала сделать анализы крови.

Сорча старалась сохранить контроль над ситуацией. Лаборантка взяла кровь у ребенка, которого она держала. Сорча мысленно усмехнулась. Никто не обратил внимания на то, что она знает группу крови Цезаря – А. Она работала на него три года! Она знала о нем все.

Наконец руководство отправилось изучать видеозаписи операций, а медсестры остались, чтобы научить Сорчу и Октавию пеленать малышей. Ни та ни другая не были готовы выпустить из рук своих сыновей.

Сорча попыталась расслабиться, поговорила с Октавией, но ее мысли постоянно возвращались к тому факту, что при поступлении в больницу она указала в анкете имя Цезаря. В качестве ближайшей родственницы она назвала мать, но хотела, чтобы при неблагополучном исходе связались с Цезарем как отцом ребенка.

Ведь они не свяжутся с ним без ее согласия, верно?

Цезарь Монтеро слегка ущипнул себя за переносицу, сражаясь с головной болью и с желанием сказать своей невесте, что ему все равно, кто где будет сидеть на свадебной церемонии. Если бы Сорча была по-прежнему с ним, она взвалила бы это на свои плечи, предоставив ему возможность заняться более важными делами.

Вообще-то он был готов поспорить на любую сумму, что Сорча поддразнила бы его: «Что может быть важнее вашей свадьбы?» Она всегда ставила дела семейные на первое место. А еще она знала, когда можно пошутить с ним, а когда его лучше не трогать. Но, самое главное, она была способна принимать собственные решения.

Но Сорча уволилась, дьявол! Без записки, без какого-либо объяснения. Она уволилась, когда он лежал в клинике, едва придя в себя после комы. По словам отца, она предупредила Цезаря об уходе в те дни, о которых он ничего не помнил. После аварии он был без сознания почти три недели, а у его отца была своя помощница. Наверняка Сорча почувствовала себя лишней. Но ведь она должна была понимать, что со временем он вернется к работе. Отец мог найти ей временную должность или предложить отдохнуть. У нее накопилось достаточно отпусков.

Сорча была нужна ему больше, чем когда-либо, в первые месяцы по возвращении на работу, так как вначале он добирался до офиса на костылях.

Она была просто сотрудницей, напомнил себе Цезарь, раздраженный тем, что думает о ее уходе больше, чем она этого заслуживает. Да, ему недостает ее эффективности, но он не сентиментален. Они не были друзьями. Их отношения были профессиональными: он указывал, она выполняла.

«По крайней мере, она понимала простые инструкции», – подумал Цезарь, посмотрев на часы, которые начали пульсировать на его запястье. Дайега заметила это и взглянула на него так, словно он пнул ее сиамского кота. Мать Цезаря не осталась в стороне и цыкнула на него.

– Я просил, чтобы мне не мешали, – коснувшись своих «умных» часов, проинформировал он обеих женщин.

Его недовольный голос услышала и новая помощница. Она извиняющимся тоном сообщила:

– Звонят из лондонской больницы. Они говорят, это срочно.

Он сразу подумал о Сорче, хотя не предполагал, что она может заболеть или получить травму. Цезарю было известно, что теперь она работает в Лондоне. К тому же, если бы она нуждалась в медицинской помощи, вряд ли стала бы указывать его в качестве близкого человека. У нее есть семья в Ирландии.