Эмили Грейсон - Беседка любви

Эбби откинулась на спинку скамейки и начала поглядывать по сторонам. Сперва она увидела крупную пожилую женщину, в кардигане, с чересчур ярким макияжем, и взмолилась, чтобы та не оказалась Клэр. Ее опасения были напрасны — женщина прошла мимо. «Слава богу», — подумала Эбби. Затем другая женщина, рыжеволосая, довольно симпатичная, в спортивном костюме для бега, зашла в беседку и устроилась на скамейке, но она выглядела слишком молодо, чтобы встречаться с Мартином пятьдесят лет. Через некоторое время к ней присоединились две подруги, обе в спортивных костюмах. Вскоре все трое встали, сделали несколько упражнений, чтобы разогреть мышцы, и убежали. Больше никто к беседке не подходил.

Одновременно зажглись все уличные фонари вокруг парка, а через несколько секунд вспыхнули старинные светильники вдоль дорожек. Сразу же возникла удивительно уютная и немного волшебная атмосфера. Таким был весь Лонгвуд-Фолс: во многих смыслах идиллический, безопасный и родной, очень живописный, полный зелени, маленьких водоемов и извилистых дорог, окруженных невысокими изгородями. Но все же этого было недостаточно, чтобы удержать Эбби здесь. Как и многие из ее друзей, летом после окончания старшей школы[2] Эбби Рестон безо всяких сожалений села в поезд, направляющийся на юг, и умчалась в Нью-Йорк.

А теперь она вернулась. Когда прошлой осенью внезапно умер от инфаркта ее отец, Эбби приехала домой на похороны, чтобы поддержать маму. Она привезла с собой Миранду и домработницу — и несколько дней превратились в несколько недель. В конце концов, она решила остаться в родном городе, заняла пост редактора в газете «Леджер», освободившийся после смерти отца, устроила на новом месте дочку и даже домработницу, которой, впрочем, все равно не нравился Лонгвуд-Фолс — слишком уж он отличался от того, к чему она привыкла. Коллеги Эбби говорили, что она работает чересчур много, и, конечно, они были правы. Просто у нее пока не получалось до конца приспособиться к темпу жизни в маленьком городе. В манхэттенском журнале женской моды, где она работала редактором отдела, им нередко приходилось засиживаться до полуночи, причем это было своеобразной расплатой за сумасшедшие вечеринки с их изнуряющей атмосферой, пиццей и вином, жалобами и истощением. Миссис Фрейн часто допоздна сидела с Мирандой, так что Эбби приходилось вызывать ей такси и отправлять домой глубокой ночью.

— Вы работаете слишком много, — непременно заявляла миссис Фрейн, набрасывая на плечи пальто.

Позже Эбби не раз слышала эти слова от множества других людей. Но подобное отношение к работе было у нее в крови. Эта черта характера досталась ей от отца, и порой, сидя за массивным березовым столом, за которым Том Рестон провел последние сорок лет жизни, она не могла не думать о том, что отцу, как и ей, дни, заполненные размеренной деятельностью и проходившие в тщательном подборе материала, приносили успокоение и моральное удовлетворение.

Она чувствовала, что ему бы понравилась эта история. Эбби была уверена, что отец обязательно поместил бы в газету статью о двух влюбленных, которые встречались раз в год на протяжении пятидесяти лет. Он знал, что сказать людям. Значила бы эта история что-нибудь для него самого — мог ли он в принципе воспринимать что-то не как редактор газеты? — вот это уже другой вопрос. Когда Эбби была подростком, она однажды спросила маму:

— Кого папа любит больше, тебя или свою газету?

Мама задумалась, а потом ответила:

— Это довольно сложный вопрос. Думаю, он любит нас обеих, но по-разному.

Мамин ответ потряс Эбби до глубины души. Она-то рассчитывала, что услышит что-то обнадеживающее, вроде: «Конечно, меня, просто у твоего отца иногда бывают проблемы с проявлением чувств». Но вместо этого мама решила доверить Эбби нечто другое, правду, но более полную, и тем самым научила дочь одной важной истине: не стоит задавать вопрос, если не хочешь услышать ответ.

Эбби пришла в парк в сумерках, чтобы найти ответ на вопрос, хочет ли она печатать в газете историю Мартина и Клэр. Но сейчас она поняла, что сидит на скамейке рядом с беседкой, чтобы решить эту проблему для себя — не как редактор, а как читатель. Что значит эта история для нее? Отозвалась ли на нее ее душа? Но время шло, Мартин и Клэр не появлялись, и Эбби потихоньку смирялась с мыслью, что она так этого и не узнает.

Ночь мягко заполняла городской парк. Солнце на западе сначала опустилось за деревья, потом скрылось за магазинами. Мартин сказал Эбби, что за пятьдесят лет они с Клэр не пропустили ни одной встречи, и теперь она не знала, злиться ей или тревожиться. Эбби подумывала о том, чтобы вызвать полицию, — но что бы она сказала? Ей ничего не было известно об этих людях. Может, один из них был занят и, с утра предупредив другого, перенес встречу на следующий день? Может, она просто их упустила? За то время, пока она шла от дома к парку, они вполне могли встретиться и уйти. А может, все это было всего лишь выдумкой старого джентльмена? Но в это ей слабо верилось. За недолгое время их знакомства Мартин Рейфил показался ей искренним и убедительным и произвел впечатление горячего, но ранимого человека.

Эбби встала и осмотрелась. Она была одна. Магазины, окружавшие парк со всех сторон, уже закрылись: жалюзи были опущены, двери заперты. Она направилась к пустой беседке, поднялась по двум белым ступенькам и присела на деревянную скамейку. Эбби попыталась представить встречу Мартина и Клэр, как они сидят внутри, трогательно обнявшись. Затем под одной из скамеек она заметила что-то наполовину скрытое в темноте. Эбби наклонилась, потом встала на колени и, наконец, достала таинственную находку — это оказался портфель.

Она вытащила его на свет и уселась на пол беседки. Старый, потертый, но сделанный из качественной кожи и хорошо прошитый портфель многое повидал на своем веку. Эбби провела пальцами по оттиснутым на нем буквам: «МР». Портфель Мартина Рейфила, тот самый, с которым он вчера приходил к ней в кабинет. Неужели он оставил его здесь для нее? Если и так, то зачем? Она огляделась — в парке по-прежнему никого не было. Поколебавшись пару секунд, Эбби потянулась к застежкам — те открылись довольно легко, — откинула крышку и заглянула внутрь.

В портфеле лежала куча разных вещей, многие Эбби не могла толком рассмотреть в неверном свете уличных фонарей, к тому же ничего из попавшегося ей на глаза ни о чем ей не говорило. Нечто подобное можно обнаружить в сундуке, спрятанном на чердаке от посторонних глаз: старые открытки, письма, меню из ресторана, пожелтевшие фотографии, забытые безделушки. Эбби осторожно перебирала содержимое портфеля, боясь нарушить какой-то невидимый порядок, и, наконец, нащупала пальцами несколько кассет, стянутых скотчем. Она вытащила их наружу, подняла вверх, чтобы рассмотреть получше, и вертела во все стороны до тех пор, пока не разобрала надпись на верхней кассете. Несколько слов, выведенных изящным почерком: «Эбби Рестон, пожалуйста, сначала прослушайте это».