Светлана Демидова - Белая Дама Треф

На первой странице, для почина, Галочка переписала стихотворение Пушкина «Пророк». Ей очень хотелось написать в заветной тетрадке что-нибудь о любви, но тогда получится, что комсомолка Харина только о ней и думает, что как-то не на злобу дня. Пусть лучше одноклассники увидят, что она, как пушкинский Пророк, томится духовной жаждою. Это по-комсомольски.

Перевернув страничку с «Пророком», Галочка нарисовала тощий и одинокий, как она сама, василек, а под ним вдруг быстро, будто кто ее толкнул под руку, торопливо вывела: «Умри, но не давай поцелуя без любви» Н.<I><I*>К.Kрупская», быстро захлопнула тетрадку, засунула ее в портфель и застыла за письменным столом каменным изваянием. Она думала о том, что с полным правом могла бы «дать» Кольке Якушеву поцелуй, потому что влюблена в него самым страшным образом. А сама Крупская утверждает, что с любовью можно. Кто посмеет оспорить ее авторитет?

Ночью Галочка долго ворочалась в постели и никак не могла заснуть. Оно и понятно: разве заснешь, если без перерыва и в разных вариациях представляется, как она «дает» Якушеву этот самый поцелуй. Сначала Галочка подумала, что «дать» – это означает самой поцеловать Кольку в щеку. Но, во-первых, где это можно сделать так, чтобы никто, кроме самого Кольки, при этом не присутствовал? А во-вторых, что с ней, с Галочкой, сделает Якушев после того, как она его поцелует? Опять обзовет Харей и пойдет рассказывать всему классу, до чего эта самая Харя докатилась? Галочка представляла, как мерзко ржет Сашка Вербицкий, страшный насмешник, циник и язва, и подушка под ее головой взмокла. Девушка перевернула ее на другую, сухую и прохладную сторону и принялась мечтать дальше. А что, если «дать» – это значит позволить Кольке поцеловать ее, Галочку? При таких мыслях она даже привстала с постели, потому что все тело ее охватила такая страшная и одновременно сладкая дрожь, что лежать, эдак дрожа, было немыслимо. Галочка нахохлила плечи, обхватила руками колени, обтянутые тонкой тканью ночной рубашки, и облизнула горячие губы, которые непонятным образом вдруг так припухли, будто Якушев поцеловал их уже раз десять.

Прометавшись в постели часов до пяти утра, свернув при этом простыню в безобразный клубок, Галочка с трудом оторвала голову от подушки, когда прозвенел будильник. В результате головной боли, которая сразу и безжалостно сдавила ей виски ввиду первого в жизни серьезного недосыпа, вместо общей тетради, в которой они решали задачи к предстоящему экзамену по физике, Галочка сунула в портфель свой «альбом» с «Пророком» и цитатой из Крупской. Очень уж у этих тетрадей были похожие обложки. Писчебумажная промышленность в те годы не утруждала себя разнообразием.

Не успела заспанная девушка вытащить из портфеля тетрадь, якобы по физике, как ее у нее выхватил местный хулиган и насмешник Вербицкий.

– Я только задачу спишу, – миролюбиво провозгласил он, плюхнулся на сиденье парты рядом с Галочкой и открыл тетрадь «по физике». Увидев красиво переписанного «Пророка», Сашка в удивлении пожал плечами и всего лишь машинально перевернул страницу с бессмертными строками Александра Сергеевича. Понятно, что там он напал на не менее бессмертную фразу о поцелуе без любви. Вербицкий хмыкнул уже более громко, потом препротивно хихикнул, а затем вдруг обратился к классу.

– Тут вот наша Харя утверждает… – начал он. Галочка вскочила с места и попыталась отнять у него свою тетрадь, но не тут-то было. Сашка ловко вывернулся из ее слабых рук, единым духом перемахнул средний ряд парт, вскочил с ногами на собственную, отвел руку с тетрадью в сторону, другую – картинно и эдак кругло выбросил вбок и продолжил: – Так вот: наша Харюша считает, что лучше умереть, чем поцеловаться! А? Каково? Что вы думаете на этот счет, девчонки?

Девчонки прежде всего расхохотались, кто как умел: кто тоненько и услужливо (Сашка был ничего себе парнем, симпатичным и высоким), кто громко и зло, а первая красавица Люся Скобцева, смерив Галочку презрительным взглядом, без всякой улыбки, что было особенно убийственно, сказала:

– Конечно, ей лучше умереть, потому что кто ж станет с Харей целоваться!

Последние слова Скобцевой потонули во всеобщем хохоте. Побледневшая Галочка хотела было отказаться от этой тетрадки: пусть кто-нибудь попробует доказать, что это она писала! У самой злыдни Люськи почти такой же аккуратный и круглый почерк. Русачка Анна Матвеевна всегда путается в их работах… Да, Галочка хотела отказаться, но не стала. Сашка ведь вытащил тетрадь прямо из ее рук.

– Не, а если серьезно, – не удовлетворился заявлением Люськи Вербицкий. – Девки, неужели и впрямь лучше умрете, чем… Давай-ка мы с тобой… – и он повернулся к Скобцевой, – поцелуемся, а Люськ! Любви про меж нас нет, значит, вполне можем проверить теорию нашей Хари.

Галочке хотелось выкрикнуть, что выкладка вовсе не ее и что она вообще написала это так просто… для юмора… а вовсе не для поцелуев, но ничего такого сделать не успела. Скобцева вдруг как-то странно улыбнулась, бросила быстрый взгляд на Якушева, в некоторых отношениях с которым уже давно подозревалась коллективом, неожиданно и очень ловко вскочила на парту к Сашке, обняла его за шею и прижалась губами к его губам. Похоже, что бравый насмешник Вербицкий растерялся: выронил Галочкину тетрадь и даже не обнял Скобцеву для приличия хотя бы за талию. Люська оторвалась от губ Сашки, с независимым видом спрыгнула с парты на пол, одернула задравшийся черный передник школьной формы и как ни в чем не бывало уселась на свое место на первом ряду у окна. Затихший класс одномоментно перевел глаза на Кольку Якушева. Его лицо сделалось багровым. Он зачем-то подергал себя за породистый прямой нос, забросил уже выложенные на парту тетради и учебники в старенький порыжелый портфель и с прямой независимой спиной вышел из класса.

– Пдмш… – бросила ему вслед нечто, состоящее из одних согласных Люся Скобцева, но все перевели правильно – «Подумаешь!».

Сашка Вербицкий так и стоял на парте, а Галочка Харина возле него в тот момент, когда в класс вошел физик Иван Клементьевич.

– Эт-т-т-та-а-а еще штт-т-та-а-а такойя-а-а-а-а?! – прогудел шаляпинским басом физик, наткнувшись взглядом на Сашку, который до того очумел, что никак не мог догадаться спрыгнуть на пол.

– Это на него столбняк напал, Иван Клементьевич, – пропела Скобцева и оборотилась к Вербицкому с совершенно непонятным выражением круглого розового лица.

– Это я… – неожиданно вдруг ожила Галочка.

– Что «ты»?! – удивился физик.

– Я это… мы… в общем… шутили… понимаете… тетрадку мою на шкаф забросили… – Галя показала зажатый в руках «альбом». – А Вербицкий… он… в общем, достал… Спасибо, Саша, – выжала из себя Галочка и пошла к своей парте.