Людмила Бержанская - Я люблю тебя, алло...

Наташа много читала, была красноречива, так что, многие-многие вечера были обеспечены интересным времяпрепровождением.

Ее слушали всегда с интересом, перебивая лишь изредка вопросами.

Прошло два месяца, а надежды на то, что кость быстро срастется, почти не осталось. Оказывается, возраст совсем не гарантия быстрого сростания. Здесь, вообще, нет никаких закономерностей. На ее глазах семидесятилетняя старуха с переломом позвоночника ушла на своих ногах через два месяца, а молодой, здоровый тракторист уже год не мог получить даже надежду на выздоровление.

Оказывается, у нас не только характеры, лица и глаза разные. У нас кости тоже разные. Ведь не секрет, что у женщин с большой грудью часто вообще не бывает молока, а из «прыщиков» льет, как из ведра. Вот такие мы разные.

Скорый поезд не останавливался на многих станциях. Они, как кино, как быстроменяющиеся картинки, мелькали за окнами.

Убегающие в даль вагоны, где ожидающие, скучающие, мечтающие и болтающие люди мчались вперед. А те, у которых ровное однообразие, смотрели в сторону другой, убегающей жизни. Люди одной страны, одного возраста, одинаковой профессии в такие моменты были людьми разных жизней. Их разделяли мелькающие окна вагонов. Эти окна делили на стабильных и бегущих вперед, а может и назад, но бегущих.

Наташа любила стоять и смотреть в окно, наблюдая за теми, кто остался позади, в другой жизни, в жизни за окнами.

Она вышла из купе, чтобы не мешать ужинать соседям. Ее всегда удивляло: почему люди, не успев войти в вагон, начинают готовиться к трапезе. Такое впечатление, что они целый день дома не ели, ожидая долгожданного поезда.

За окном было еще светло, но вечер медленно давал о себе знать. Мелькали леса, перелески, лесополосы, поля, деревни, небольшие станции. Везде люди занимались своими делами. Они, жившие рядом с железной дорогой, привыкли не обращать внимания на поезда и быть объектом внимания тех, кто за мелькающими окнами.

Время от времени проходил проводник, предлагая, не бесплатно, всяческие услуги.

Рядом, около следующего окна, стояли два молодых человека и о чем-то говорили достаточно громко. Но разговор их не резал слух и не мешал думать и смотреть. Один из них очень энергично уговаривал другого не отдыхать в Крыму, приводя известные и небеспочвенные аргументы: дорогое жилье, дорогие продукты и генетически хамский сервис. Все то, чего мы в одно мгновение лишаемся, перелетая на отдых в другую страну. Он рассказывал о Турции, Египте, Тунисе. Странно, но не было ни одного слова о путешествиях, о новых впечатлениях. Кроме воспоминаний о гостиничном сервисе и необыкновенных количествах пищи, в общем-то, никакой другой информации.

Второй слушал молча. Он стоял спиной к Наташе. Лица не было видно. Высокий, широкоплечий, очень аккуратный. У такого вряд ли некрасивое лицо.

Наконец, заговорил и он. Его монолог был абсолютно о другом: о лодках, байдарках, туристических походах, палатках.

Наташа их, в общем-то, не слушала, но голос второго ей показался знакомым. Может, не голос, может, интонация, но знакома. Где-то на полуслове он неожиданно повернулся. В глазах — удивление и «здравствуйте». Она сначала не поняла, что молодой человек обращался к ней. Обернулась — сзади никого.

— Здравствуйте.

Было полное впечатление, что знает ее, что они знакомы. Лицо расплылось в доброжелательной улыбке, в которой читалось желание обратиться.

Наташа не знала этого красивого молодого человека, не могла вспомнить, да и не спешила вспоминать.

Так что, его улыбка медленно сменилась удивлением, а потом почти равнодушным взглядом. Но все-таки какая-то маленькая неловкость появилась. В такой ситуации лучше всего уйти в купе и слушать совершенно не нужные разговоры.

Ужин закончился, и чаепитие выдавало желание говорить. Кроме Наташи в купе была девушка лет 19, такого же возраста молодой человек и мужчина, явно приближающийся к пенсии.

Разговор был о любви.

— Любовь — это сказка, — сказал молодой человек, видимо продолжая уже начатый разговор.

В его устах это звучало плохо. То ли позерство, то ли желание быть старше, а значит умнее и грустнее. Но в общем, плохо.

— Нет, нет, — защебетала девушка, — любовь — это счастье.

Пожилой мужчина молчал. В выражении его глаз была и грусть, и, еле скрываемая, улыбка. Видимо, ему хотелось о чем-нибудь поговорить и решил, что эта тема самая насущная для молодых людей.

— Любят то, что не видно, — сказал он. Потом, помолчав, уточнил, — душу. А вообще-то, любовь и счастье не так часто бывают синонимами.

— Почему? — удивилась девушка.

— Потому, что любовь — это труд души, а ежедневное счастье — это ежедневный труд на ниве быта.

Посмотрев на удрученное лицо девушки, мужчина добавил:

— В любви главное — жалеть.

Теперь изменилось лицо юноши. Оно выражало то ли удивление, то ли презрение, то ли смесь первого и второго.

— Да-да, именно жалость.

— Но ведь жалость унижает? — потеряно спросила девушка.

— Скажите, когда вам больно физически, когда больна и унижена душа, вас унижает жалость, поддержка, понимание близкого человек?

— Нет.

— Наверно, поддерживает?

— Да.

— Скажите, а что вы ждете от любви? — не унимался мужчина.

Наступило молчание.

Наташа стояла в дверях купе и молча слушала, в чем-то соглашаясь, в чем-то споря, в чем-то отрицая.

— В самом деле, — думала она, — а что я ждала от любви? Верности? Долгого, долгого удовольствия? Но ведь долгое удовольствие — это не эскалатор, поднимающий вверх, это карусель. Главное в другом: любовь, в конце концов, приносит боль. Счастье — это стадия ожидания. Ожидания чего-то еще большего, еще более сильного и страстного, еще более нежного и более откровенного. Счастье предполагает открытую душу, полное слияние не только чувств, но и взглядов, планов на будущее.

— Ах, как огорчительна реальность, — думала Наташа, — есть чувство, есть ожидание, есть планы. Но нет у любви предчувствия разочарования. Разочарования в том, что сам придумал. А что же напридумал по поводу твоей любви твой любимый? Очень редко это совпадает. Разочаровывает любовь. Нет, не любовь. Мы не хотим согласиться, что разочаровываемся сами в себе. В своей наивности, недальновидности, что не смогли понять того, чего хочет тот, другой, любимый. А к материнской любви — это относится во сто крат больше.

Задумавшись, Наташа не заметила, что разговор продолжился.

— Что ждем мы от любви? — переспросил юноша. — Я где-то читал, что мужчины хотят иметь в женщине одновременно распутство и чистоту, а женщины — отца и сына.