Мой персональный миллионер (СИ) - Шайлина Ирина

С матерью этого орущего создания я познакомился через несколько дней. Я уже тогда назвал её недоразумением. С ней постоянно что-то случалось, просто миссис Недоразумение. Впрочем, мисс — кольца я на пальце не наблюдал. Она была словно колючка. Я и внешности её не мог разобрать оттого, что она кололась взглядом, словно я её обидел чем-то. Признаю — с машиной накосячил. Но воспитание, данное дедом, гласило — бабу обижать нельзя. Даже если она Лиза, которую порой придушить хотелось. А уж соседку тем более.

С ней постоянно что-то происходило. Её коляска застревала колесом в решетке канализации как раз, когда я возвращался с работы. Соседка кололась взглядом, а я спасал транспорт её ребёнка. Её апельсины рассыпались на лестнице как раз тогда, когда по ней поднимался я. Естественно, мне приходилось их собирать.

Таинственный ребёнок всегда был прикрыт шторкой, словно она боялась, что я его сожру. Впрочем, орать это ему не мешало, а мне не слишком было интересно, как он выглядит. Вчера мы столкнулись с ней возле лифта. Я собирался поднять на свой этаж, а соседка выезжала из кабинки с коляской, в которой привычно рыдал ребёнок.

— Слушайте, это нормально, что он все время кричит? — не выдержал я, хотя старался с незнакомыми и ненужными мне людьми не разговаривать вообще.

Соседка вскинулась и полыхнула взглядом. Да, именно так. Отвечать она не стала, но я впервые её разглядел как следует и сделал два вывода: первый — она очень злая, второй — очень симпатичная. Ночью я лежал, слушал, как соседи сверху занимаются сексом, очень активно, надо сказать, и пытался вспомнить, какого цвета у неё глаза. Карие, точно, карие. Почти чёрные. Сразу видно — ведьма. Брешут те, кто говорят, что у ведьм глаза зелёные. Они чёрные. Как ночь. А дома у ведьм живут неведомые животные, которые ревут, словно слоны. Животное словно почувствовало, что про него вспомнили, заревело. Следом заплакал ребенок. Я вздохнул — дурдом. И в жизни, и на работе.

Балкон у меня был незастеклённым, а ночи холодными. Я поднялся и пошёл курить в ванную. Все равно не спится. Налил себе кофе. Ванная была предельно узкой, я залез вместе с чашкой на стиральную машинку и закурил. Чувствовал себя так, словно попал в параллельный мир. Даже в голодные девяностые, когда в магазинах на полках лежали червивые макароны, мы имели ананасы и черную икру. Без излишеств, но поесть вкусно дед всегда любил. А теперь сижу вот на машинке «Индезит», курю, смотрю, как редкие капли стекают по стояку — не удивлюсь, если его прорвет. 

— Соня, ты должна поспать, — раздался из-за стенки голос. Я понял, что наши ванные имеют общую стену, прислушался. — Уже два часа ночи, ребёнок. Мама сейчас упадёт и больше не встанет. Сатана, б***ть, я чуть ребёнка не уронила!

Из этого монолога я сделал два вывода: во-первых, ребёнок — девочка, Сонь мальчиков я ещё не встречал. Во-вторых, животное зовут Сатаной. Что же, имя ему подходит. Мне упрямо не спалось, и я сидел на машинке час. Кофе уже остыл, я выплеснул его в ванную, прислонился к стене и слушал, как она ходит. Поёт. Говорит что-то ребёнку, а тот ворчит в ответ. Потом все стихло, наверное, и Сатана, и ребёнок уснули. Я вернулся в постель. Соседи сверху уже финишировали, и я смог уснуть.

На следующий день я долго стоял у подъезда и курил. Специально долго — на работу не хотелось впервые за долгие годы. Я привык быть винтиком в слаженном механизме офиса. От меня все зависело. А теперь я на неопределённое время просто аппендикс. На задворках сознания плавала мысль — может, соседка выйдет? Например, чтобы отвести ребёнка в сад. Принимают туда такую мелочь? Или просто за молоком. Выйдет — и с ней непременно что-то случится. Обязательно. А я ей помогу. И тогда она, может, перестанет убивать меня взглядом невесть за что, а может, даже улыбнётся. И спасибо даже скажет. Ха-ха!

Я накаркал — соседка и правда вышла. На меня старалась не смотреть, а у меня ещё две трети сигареты, постою. И только сейчас заметил, что у пандуса стоит уже другой автомобиль — с парковкой и правда здесь проблема. Соседка вздохнула, и все также, не замечая меня в упор, потолкала коляску по ступеням вниз. Она подпрыгивала, и ребёнок, на удивление молчащий — может, умер? — наверняка подпрыгивал тоже. Я затянулся — сигарета дотлевала, можно уходить, концерт окончен. И тут в коляске что-то хрустнуло, колесо отвалилось и покатилось в мою сторону. На мгновение я растерялся, глядя, как пластиковый кругляш прыгает по ступеням. Коляска тем временем накренилась, соседка вскрикнула, оступилась, я очнулся и бросился вперёд.

Коляска оказалась тяжелой. Я подхватил её, спустил и поставил на асфальт. Девушка бросилась к ней, чуть прихрамывая. Ребенок, наконец, разорался, стало быть, жив. Соседка тем временем откинула шторку и взяла его на руки. Так я впервые увидел ЭТО. Интенсивно розовое, яростное. Я бы на его месте тоже гневался — чуть не угробили на лестнице. Пока мать пыталась успокоить дочь, я приладил колесо на место. Болт, удерживающий его на месте, открутился. Я прикрутил его пальцами, как сумел. Конечно, ключи бы, но у меня их даже в машине нет. Проверил и остальные колеса — везде болты подтянул. Не хватало ещё, чтобы она угробила младенца, все равно виноватым окажусь я. Просто потому, что живу по соседству.

Я закрутил последнее колесо и выпрямился. Руки испачкались. Господи! Я превращаюсь в пролетария. Скоро выходные буду проводить с бутылкой пива в гараже, разбирая и снова собирая машину просто от того, что делать нечего.

— Спасибо, — вдруг сказала она. — Большое.

И ушла, толкая коляску и держа ребёнка в одной руке. Его она прижимала к груди, и мне казалось, что малышка смотрит на меня через мамино плечо. Глюки. Я уехал на работу развозить бумажки из одного места в другое. Периодически думал о соседке, и это меня напрягало. Я не мог вспомнить, когда у меня последний раз была женщина. После развода я ушёл в загул. А потом? Даже не помню. Видимо, все дело в этом. У меня было много знакомых девушек, которых я мог бы пригласить на ночь, но все мы вращались в одном кругу, и пригласи я их в съемную квартиру, меня бы долго преследовали сплетни, чего я очень не любил. Я позвонил Анжеле — Лизкиной подруге. Она и не в такую глушь приедет, чтобы Лизе напакостить.

Я заказал роллы и пиццу — рабочему существованию рабочую еду. Купил вино. Зря старался. Она приехала уже пьяной. Плюс один — она так и не разглядела, в каких условиях я живу. Зато я не знал, как её выпроводить, и о сексе даже не думал. Меня не возбуждали пьяные женщины — они вызывали отвращение. Анжела уходить отказывалась. Я сунул ей денег, вызвал такси. Задушил в себе остатки джентльменского воспитания и вытащил гостью в подъезд. Не знаю, понимала ли она вообще, где находится, но уходить отказывалась, за дверь цеплялась. Я с тоской вспомнил о консьерже, который обитал в подъезде моего дома, и такие ситуации решал на раз-два.

— Что здесь происходит?

Двери лифта открылись, из них — ожидаемо — вышла соседка. Как в дурацкой комедии — вовремя. Посмотрела на нас, округлив глаза. «Точно — глаза у неё почти чёрные», — подумал я, а Анжела застонала. А потом её вырвало. Прямо мне под ноги. Я выругался. В моей благополучной жизни таких ситуаций не возникало даже в молодости.

— Надеюсь, вы уберете, — брезгливо сказала соседка, откатывая коляску в сторону.

Я кивнул. Анжела снова застонала. Соседка открыла свою дверь, оттуда заорало чудовище.

— Герман, — простонала моя несостоявшаяся любовница. — Я тебя хочу!

Боже, я ненавижу этот мир! Судорожно гуглю номер ближайшей клининговой компании — я не хочу убирать ЭТО сам. Дверь за соседкой закрылась, но я успеваю услышать её фразу:

— Господи, у него ещё и имя идиотское…

Я хочу провалиться под землю. Сначала продырявить каждый из пяти этажей снизу, подвал, а потом уже под землю. Звоню в клининговую службу, обещаю им двойные чаевые за скорость, и тройные, если они помогут мне спустить вниз пьяную женщину, которая никак не отцепляется от моей двери.